— Спасибо, дон Мельчиорре. Ваши желания — мои желания, поверьте.
— Отлично! Тогда договорились, остаемся тут до завтра.
Грегуар подумал, что в этом месте у них с Орнеллой должно что-то произойти, и почувствовал внутри себя что-то, не понимая толком, что это — восторг или страх. Метрдотель, подошедший к их столику, ответил, что есть как раз три свободные комнаты. Одна большая на первом этаже и две поменьше на четвертом. Именно то, что нужно — дону Мельчиорре, чтобы незаметно ускользнуть, а молодым людям, чтобы продолжить первый контакт, зародившийся на высоте десяти тысяч метров.
Багаж был сразу же перенесен персоналом из арендованной машины в комнаты. Дон Мельчиорре покинул ресторан первым, а Грегуар и Орнелла остались сидеть за столиком, устремив взгляд на то, что называли печальными долинами Андорры. Грегуар, немного владевший испанским, попросил принести местную газету. Пресса пестрила сообщениями о событии, накануне происшедшем на аренах Севильи. Два быка, принадлежащих двоим конкурентам, устроили смертельную дуэль. Едва перед ними открыли двери на арену, выпустив из заточения, в котором держали несколько дней, как они набросились друг на друга. Можно было подумать, что они стремились умереть. Быки с разбегу вонзили друг в друга рога, приведя зрителей в оцепенение. Вздох ужаса и непонимания прокатился по трибунам, а два бездыханных тела быков уже лежали на арене. На земле образовались две огромные лужи крови. Фото этого страшного зрелища украшало первую страницу газеты, и в ресторане отеля говорили только об этом. Одни считали, что быки заболели бешенством. Другие видели в этом акт суицида животных, не желающих сражаться с человеком. Третьи восхищались храбростью противников, их бравадой. Короче, другой темы для обсуждения в тот день не было.
— Я считаю это ужасным, — произнесла Орнелла. — Я не понимаю, как цивилизованные люди могут увлекаться такой мясорубкой, как коррида. В молодости мой отец любил это зрелище. Он специально ездил во Францию. Думаю, именно тогда он так хорошо выучил французский язык. Сколько раз мы сопровождали его в Байон, Мон-де-Марсан и Ним на эти дьявольские праздники…
— Твоя мать тоже ездила? — спросил Грегуар.
— Поначалу да. Но ей становилось плохо. И сестрам тоже. Поэтому осталась только я. Хотя, если честно, я была очарована женщиной-тореро на лошади. Но я всегда закрывала глаза в момент убийства. Долгое время у моего отца не было бизнеса в Испании. Он считал, что испанское общество никак не могло расстаться с франкизмом, а он ненавидел Франко. Позже, когда установилась демократия, он снова решил заняться сырными заводами, которые мы держим до сих пор. Думаю, его бизнес всегда связан с моральными ценностями.
Если бы дон Мельчиорре слышал слова своей дочери, то, несомненно, улыбнулся бы такой доброте — он, который готовился к решающему разговору на тему незаконного капитала, обмана, скрытности, тайного обогащения.
В то время как два голубка были поглощены доверительной беседой, дон Мельчиорре включил свой ноутбук и ждал подключения к интернету, чтобы отправить несколько писем на секретные андоррские адреса.
Вот уже десять лет он держал тайные счета в Национальном банке княжества «La Bandorra». Каждый год, независимо от доходов, он перечислял на них средства, получаемые из дополнительных источников, представляя отчеты, оформленные таким образом, чтобы не платить большие налоги. Но на этот раз он собирался покончить с этим дилетантством всего за неделю. Вечером у него была назначена встреча с одним из самых влиятельных представителей «La Bandorra». Этот человек действовал только во имя своего банка, хоть и располагал некоторой свободой как доверенное лицо. Его звали Карло Мендес. Это был истинный художник финансов и ас камуфляжа.
На экране компьютера появилась страница с цифрами, графиками и диаграммами. Дон Мельчиорре сделал кое-какие пометки в записной книжке своим мелким и аккуратным почерком. Закончив, он вышел из интернета и положил записную книжку во внутренний карман пиджака. Довольный собой, он спустился к молодым людям.
Они все еще обменивались мнениями и впечатлениями по поводу корриды, когда появился патрон.
— Я чувствую себя здесь, среди каталонцев, какдома, — произнес он. — Это не кастильцы, гордые и высокомерные. Андорра — крестьянское государство. Да, я вам это гарантирую, и не надо улыбаться, — добавил он, обращаясь к Грегуару, на лице которого возникла улыбка. — Закон в Андорре основывается на древних обычаях, которые, в свою очередь, сложились из сельских традиций. В качестве соправителей здесь выступают и Уржельский епископ, и президент Французской Республики. Но на самом деле вы находитесь в стране крестьян, которые твердо стоят на земле и каждый день проводят в борьбе, стараясь вырастить табак и картофель.
— Тем не менее здесь полно банков, — заметил Грегуар.
— Согласен. Банки вне всякой конкуренции. И экономический строй, близкий к абсолютному либерализму. Можно сказать, что здесь идеальное общество, практически утопическое. Знаете ли вы, какая часть принадлежит государственному сектору в национальном богатстве Андорры? Назовите цифру!
Было видно, что к дону Мельчиорре вернулось хорошее настроение.
— Тридцать процентов, — рискнул Грегуар.
— Меньше, — сказала Орнелла.
— Моя дочь права, — произнес патрон. — Но на самом деле не представляешь насколько, моя красавица. По последним оценкам, государственному сектору принадлежит лишь около восьми процентов. Смешно. Средневековое государство. Все остальное — это частная инициатива, триумф частного предпринимательства и успеха… Настоящий Эдем.
— А налоги? — поинтересовался Грегуар, который не был знаком с налоговым раем.
— Ничто не обязывает вас их декларировать. Даже местные банки не сообщают о состоянии своих дел. Естественно, у этой свободы есть и минусы. Нет профсоюзов, нет политических партий, нет трудового права, которое запрещало бы забастовки… Это может показаться жестоким, но в реальности жители Андорры находят в этом свою выгоду. Ведь не бывает больших роялистов, чем короли и принцы!
— Может, мы немного прогуляемся, раз ты лишил нас сегодня ванны с грейпфрутами? — предложила Орнелла.
— Идите, а у меня есть дела. Встретимся за ужином.
Они снова расстались. Орнелла и Грегуар отправились гулять по городу, как влюбленная парочка, и возле церкви они обменялись страстным поцелуем, несмотря на крики банды мальчишек, которые пытались произнести слово «любовь» на всех языках, которые только знали, — от французского до немецкого, не забывая итальянский и, конечно же, кастильский.
А дон Мельчиорре устроился у себя в комнате перед экраном телевизора и включил передачу про корриду. Он был доволен. Он чувствовал себя словно на севильской арене. Пока еще в тени.
34
А в это время на ферме семьи Батай стали жить по американскому расписанию. Или, скорее, по расписанию «Mosampino», которое изложил Билл Дженкинс со своим обычным красноречием. Он представил мировую стратегию по достижению всеобщего блага. Дану оказался наименее чувствительным к аргументам этого блестящего зазывалы, тогда как его братья и отец (особенно отец) с жадностью впитывали каждое слово гостя. К тому же Дженкинс оперировал сильными и впечатляющими аргументами. Он предлагал использовать земли семьи Батай, самые плодородные, но и самые скрытые, к которым невозможно проникнуть, не пройдя через все владения. Старик Батай множество раз просил повторить предлагаемые условия. Он собирался их принять.
— Вы перечислите сумму, эквивалентную нашим ежемесячным выплатам по кредиту, дополнив ее премией в 150 тысяч евро каждому из нас в качестве платы за риск, — сказал он Дженкинсу в конце этого знаменательного дня.
— Отлично. Но если вы согласитесь, то эти деньги придут к вам наличными, чтобы мы не были обнаружены. Я советую вам оплатить долги собственными средствами, находящимися в банке, и положить мои три миллиона евро на ваши текущие счета. Как говорится, не пойман — не вор!
— Вы знаете это выражение «не пойман — не вор»? — весело спросил старик Батай.