– Быть может, ты и прав. Быть может, попросту тебе он был нужней прочих – быть может, потому что более и чаще прочих ты нуждался в его руководительстве. Но теперь придется одному, Гессе. Страшно одному? А мне, думаешь, не страшно? Дон Сфорца в любую минуту последует за ним, и я останусь один – руководить всей этой сворой, каковою мы являемся, ворочать делами, кои при неверном движении обрушат целое государство и погубят тысячи жизней. Мне, думаешь, не страшно при этой мысли? Не хочется ради того, чтобы облегчить душу, сорваться – наорать на тебя за твое высокомерие и хамство, ведь я имею на это право?
– Наори, – предложил Курт равнодушно. – Может, обоим полегчает… А прежде говорил, что должность свою принимаешь с удовольствием.
– Одно с другим отлично уживается. Как и у тебя в твоей службе. Как бы ни было страшно, надо двигаться дальше и делать то, что велит долг, Гессе.
– Хочется с тобою поспорить, – так же тихо и безвыразительно отозвался Курт. – Но никак не могу найти, к чему прицепиться…
– А коли ты со мною согласен, – вздохнул Висконти, усаживаясь напротив них с Бруно, – то давай к делу. Перейдем к неприятному.
– «Перейдем»? Id est, сейчас мы обсуждали нечто крайне славное?
– К неприятному для тебя лично, Гессе. Обсудим то, что произошло в лагере Хауэра. Откровенно тебе скажу: прочтя твой отчет, присланный из Праги, я решил, что либо мне мерещится все написанное, либо ты выжил из ума. Что это ты себе позволяешь, скажи на милость?
– В отчете я описал все. Или с расшифровкой возникли проблемы?
– Ты взял на себя волю суда и…
– Имею право согласно рангу: по ситуации. Обоснование своих действий я также привел в отчете.
– О, я ценю уже то, что Курт Гессе сам, без давления и применения пыточных щипцов, соизволил написать отчет, – без улыбки заметил Висконти. – Однако не делай вид, что не понимаешь, о чем я говорю. Ты по собственному усмотрению принял решение о жизни и смерти служителя Конгрегации и устроил из суда и казни фарс.
– Я все написал в отчете, – повторил Курт с расстановкой, и Висконти кивнул:
– Положим, так. Хорошо, ты добился своего. Сохранил жизнь, в общем, неплохому парню, который оступился, но еще может исправить хотя бы собственную душу, если не ситуацию, которую создал. Ты в отчете просил предоставить наследнику право самому избрать место заточения Йегера… Это – не слишком ли?
– Если Хельмут передумает сводить счеты с жизнью, – пояснил Курт все так же негромко, – а он передумает… И наследник явится к нему однажды с предложением службы… а он явится… То надежней телохранителя для принца не найти. Путь назад, в Конгрегацию, ему заказан, но при нем остаются его умения зондера, память о собственной ошибке и благодарность человеку, который спас его жизнь и душу. Рядом с ним императорский пес фон Редер будет смотреться безответственным слабаком.
– А если б тебе не удалось? – понизив голос еще больше, спросил Висконти. – Гессе, соизволь смотреть на меня, когда я к тебе обращаюсь. Изобрази для приличия если не уважение к собеседнику, то хотя бы притворную вежливость. Что, – продолжил он, когда Курт нехотя поднял взгляд, – если б наследник оказался (выразимся прямо) туповатым? Не догадался бы провести в уме всю эту хитроумную схему? Или, если он сделал это впрямь из человеколюбия, а не из расчета – оказался бы черствей, чем ты о нем думал? Или, напротив, от соболезнования страданиям Йегера впал бы в stupor? Не всякий день он наблюдает за тем, как герой и кумир его детства режет кожу с живого человека. Что, Гессе, если б все пошло нет так?
– Что? – переспросил Курт, глядя в глаза кардинальского доверенного неотрывно и насмешливо. – А скажи мне, и правда – что? Просто ответь, что было б тогда?.. Молчишь… А я тебе скажу, Висконти, что бы тогда было. Тогда был бы суд и была бы казнь. Без вариантов. Оспоришь меня?.. Снова молчишь… Если б у меня не вышло, произошло бы то, что произошло б и без моего участия. А я – сохранил парню жизнь и дал надежду грядущему правителю Империи получить в будущем преданнейшего охранителя.
– И считаешь, что все сделал верно? – по‑прежнему тихо спросил Висконти. – Раскаянья нет ни на грош?
– Не ты мне духовник, – отозвался Курт, все так же не отводя взгляда. – Духовнику я всё сказал. Если ж ты хотел знать, сделал бы я это снова – да, сделал бы. Потому что так было нужно, и это было правильно.
Висконти сидел, не шевелясь, еще мгновение и вздохнул, отодвинувшись и распрямившись.
– Знал, что это услышу, – проговорил он неспешно. – Но должен был удостовериться.
– И что ж теперь, когда удостоверился?
– Сигнум, – сказал Висконти, коротким кивком указав на столешницу перед собою. – На стол.
Бруно вскинул голову, глядя на новое начальство растерянно, и нерешительно произнес, с явным усилием преодолев мгновенное ошеломление:
– Ты… на это не имеешь права. Такое решение принимает Совет.
– Совет принял решение, – откликнулся кардинальский доверенный, не глядя в его сторону. – Сигнум на стол, Гессе.
– Это бред, – с внезапной злостью в голосе вытолкнул Бруно. – Следователя с девятью годами безупречной службы лишить Знака за самовольство? Это что же за решения теперь принимает Совет после смерти отца Бенедикта?
– Совет принимает решения, которые идут на пользу делу, – все так же безучастно пояснил Висконти. – И его самовольство, сам знаешь, это случай далеко не единственный. Все эти девять лет он только и делал, что самовольничал, принимая решения порою даже вопреки прямым указаниям начальствующих.
– И всегда оказывался прав!
– Бруно, – тихо оборвал Курт, и помощник запнулся, переводя взгляд, полный бессильной злости, с одного на другого.
– Сигнум, – повторил Висконти.
Курт медленно поднял руку, сняв с шеи тяжелый стальной медальон, вес которого давно уже перестал ощущаться, перестал замечаться, и замечалась теперь лишь пустота, когда – изредка – приходилось снимать полированную бляху…
– Я этого так не оставлю, – не повышая голоса, пообещал помощник, когда звенья цепочки грохотнули о поверхность стола; Висконти на него не обернулся.
– Тоже считаешь, что это несправедливо? – спросил он, и Курт пожал плечами:
– Еще не решил. Но я вполне здраво себя оцениваю… пока. Однако, если Совет полагает, что моя служба приносит больше вреда, чем пользы…
– … то ты доверяешь решению Совета? – договорил Висконти, придвинув к себе одну из стоящих на столе шкатулок. – А напрасно. Совет тебя выбрал именно потому, что ты не доверяешь никому. Именно потому, что в своей правоте уверен, какие бы решения ни доводилось тебе принимать, потому что способен просчитать наперед многое, о чем даже не думают другие.
– Что значит «выбрал»? – настороженно уточнил Бруно, и Висконти вздохнул, откинув крышку шкатулки и вытянув за цепочку Сигнум – новенький, совершенно очевидно изготовленный совсем недавно.
– Не изводись так, защитник, – усмехнулся он, протянув Знак Курту. – Изгонять твое духовное чадо из Конгрегации никто не намеревается. Но я не отказал себе в удовольствии увидеть Молота Ведьм без его обычной спеси… Хотя, откровенно говоря, столь смиренной реакции не ожидал. Теперь даже не знаю, не должно ль мне стать за это совестно…
– Что это? – спросил Курт, и Висконти недовольно нахмурился:
– Рука устала держать. Уж прости, без полагающейся торжественности, – продолжил он, когда Курт осторожно, кончиками пальцев, взялся за цепочку протянутого ему Сигнума, и вновь посерьезнел. – Но какова работа, такова и церемония… Это Знак агента Совета, Гессе. Лишь второй за историю Конгрегации. Тот, кто был агентом до тебя, теперь состоит в Совете; status агента остался при нем, но у вас и области работы будут разными…
– Александер фон Вегерхоф… член Совета?! – выдавил Бруно неверяще, и Висконти кивнул:
– Совет должен состоять из четырех членов. Теперь, когда не стало отца Бенедикта, в нем отец Альберт, Александер, дон Сфорца, я и ты.
– Это пятеро, – заметил Курт, все еще держа Сигнум в руке; Висконти кивнул:
– Надень. Теперь это твой Знак… Да, пятеро. Мы с Бруно пока считаемся каждый за половинку ввиду неопытности и молодости. Но каждый из нас уже будет иметь право голоса… Все сложно, Гессе, такие времена. Так случилось, что перестроение Конгрегации совпало с довольно мутным временем в Империи, но мы должны с этим совладать.