– Вы говорили, что и на исповеди он бывает постоянно?
– Да, но… – Священник поднял голову, посмотрев на Курта настороженно. – Неужто вы полагаете, что это Бруно убил моих прихожан? – Он вздохнул, неопределенно передернув плечами, потом покачал головой.
– Вряд ли. Но, как вы сами сказали, он – странный, а когда рядом со странными событиями обнаруживается странный человек, я хочу знать больше и о том, и о другом.
– Но ведь вы понимаете, что тайна исповеди… А впрочем, – перебил сам себя отец Андреас, решительно махнув рукой, – одно я могу вам сказать, коль скоро это было в простой беседе. Вот только не знаю, сильно ли вам это поможет что-то понять.
– Я слушаю, – подбодрил его Курт; тот вздохнул:
– Как я уже сказал – таким я его замечаю довольно часто; но однажды, это было месяца через два после его появления у нас, я видел, что Бруно не просто погружен в молитву, что ему скверно, и очень скверно. Я бы сказал, едва не до слез.
– Бруно?! – не скрывая изумления, переспросил Курт. – До слез – Бруно?!
– А я-то как был удивлен, брат Игнациус… Тогда я остановил его на выходе из церкви и почти принудил поговорить со мной – просто заслонив ему выход; не станет же даже такой, как он, отталкивать священника с дороги, поразмыслил я тогда. Я сказал ему, что исповедь спасительна, когда она полна, что забытый грех – одно, но сознательно утаенный – совершенно другое, это лишний грех само по себе. Я сказал, что, если что-то гложет его душу, он просто обязан (не перед кем-то, перед собою же!) облегчить свою совесть. Ведь правила Церкви, сказал я ему, запрещают мне раскрывать услышанное, даже если это что-то крамольное, если я узнал о нарушении закона человеческого – Божий закон велит мне молчать…
Отец Андреас и впрямь замолчал, тяжко воздыхая; подождав с полминуты, Курт поторопил его, нетерпеливо спросив:
– И что?
– И ничего. Сначала он посмотрел на меня таким взглядом, точно никак не мог понять, о чем это я говорю, а после просто засмеялся – так, знаете ли, безнадежно, как висельник, и ответил, что уж что-что, а совесть его в полном спокойствии. И все-таки оттолкнул меня с дороги, хоть и довольно… мягко.
Курт припомнил выражение лица бродяги при своем с ним разговоре – нагловатое, жизнелюбивое и вызывающее; что-то тут не вяжется…
– Что-то тут не вяжется, – повторил он вслух.
– Вот я и говорю – странный, – подвел итог отец Андреас, пожав плечами. – Ума не приложу, как мне с ним быть.
Курт улыбнулся, задумчиво качнув головой, снова посмотрел в лицо священнику:
– Вы серьезно относитесь к своему служению, как я посмотрю… И, думаю, неплохо знаете каждого здесь?
– Надеюсь, доносчика вы из меня делать не намереваетесь, майстер инквизитор? – насупился тот.
Курт вздохнул, отведя взгляд. Вот и началось.
– Отец Андреас, – терпеливо начал он, – от вас я такого ожидал всего менее. Ведь вы же сами, вот только сию минуту, говорили о том, что вам в голову приходила мысль сообщить законоблюстителям о том, что один из ваших прихожан, возможно, скрывающийся преступник. Значит, должны понимать, что столь нелюбимое в народе слово «донести», если без эмоций, означает всего только «dicere debentia dici»[25]. Мне не менее вашего было противно читать все то, что вы мне тогда вручили, – от большинства этих измышлений меня попросту мутило. Но если я буду спрашивать вас о чем-то или о ком-то сейчас, уж поверьте, это важно, и я не собираюсь, найдя первого удобного подозреваемого, повесить на него два убийства. Если бы я намеревался поступить именно так, то – вон, – опять кивнул Курт в сторону церкви, – удобнее не выдумаешь. А уж признания я б добился; нетрудно. Это – понятно?
Священник смотрел в сторону, слушая его лекцию; наконец, неловко улыбнувшись, вновь поднял голову, но глядел мимо собеседника.
– Не злитесь, брат Игнациус, – попросил он тихо. – Поймите и вы меня.
– Не могу, – отрезал Курт. – Вы сами-то себя понимаете ли? То, что сейчас вы рассказали мне о своем разговоре с Бруно, – что это? Уж не доносительство ли, по вашему разумению? Отец Андреас, уж вы-то будьте благоразумны, прошу вас.
– Спрашивайте, – обессиленно махнул рукой тот.
– Я вас не убедил… – Курт помолчал, глядя на понурое лицо священника, и вздохнул. – Ну, Бог с ним, оставим это до более удобного случая. Сейчас же, вопреки вашим ожиданиям, я не стану справляться, не замечали ли вы кого из прихожан ночью летящим верхом на свинье. Для начала я хочу знать, были ли у убитых враги? Может, ссора с кем-то из соседей накануне их гибели?