Мэй вернулась и снова опустилась на траву.
– Мне показалось, что за мною следят, – объяснила она свой поступок. – Ты понимаешь ведь, что мне нужно остерегаться – от этого зависит жизнь человека.
Взяв клятву с Мод, что она никогда ни словом не обмолвится о том, что она ей первой расскажет, Мэй приступила к новой сказке.
Однажды, темной ночью, когда шел страшный ливень и ветер потрясал деревья, Мэй выскочила из постели и открыла окно, чтобы наблюдать за грозой. Она не могла понять, что могло побудить ее это сделать. В этом было что-то новое для нее. Какой-то голос вне ее души звал и приказывал ей.
Итак, она открыла окно и стала всматриваться в бушующую мглу.
Ветер ревел и стонал!
Казалось, что все фурии были выпущены на свободу. Даже дом дрожал до основания, и ветер гнул деревья до земли. От поры до времени сверкала такая молния, что при свете ее можно было видеть все, что делалось вокруг.
– Я могла даже различить листья на деревьях.
Мэй подумала, что наступило светопреставление, но она ничуть не была испугана. Трудно было бы объяснить, какое чувство владело ею в ту ночь. Но спать она не могла. Что-то там снаружи как будто звало ее.
– Все это произошло больше двух лет назад, когда я еще училась в школе, – сказала она.
И в эту ночь, когда свирепствовала буря, Мэй при свете молнии различила фигуру человека, быстро бегущего по полю в том именно месте, где сейчас она и Мод сидели. Даже из окна своей комнаты она могла видеть, что его лицо было бледно и он безумно устал от долгого бега.
Всего лишь в десяти шагах от него она завидела фигуру гигантского негра с дубиной в руках. Мэй моментально сообразила, что гигант-негр с дубиной намеревался убить этого белого. Через минуту произойдет убийство! Бегущему не удастся спастись. С каждым шагом черный нагонял его. Снова сверкнула молния, и Мэй увидела, что белый споткнулся и упал. Она всплеснула руками и вскрикнула. И, как ни стыдно об этом вспоминать, она упала в обморок.
Какая это была жуткая ночь!
Даже теперь ее дрожь пробирает при одном воспоминании.
Отец услышал крик и прибежал к ней наверх. Она пришла в себя и в нескольких словах передала ему все, что видела.
И вот она вместе с отцом выскочила на улицу, хотя они были в ночных сорочках. Отец порылся в сарае и нашел топор. Это было единственное оружие, которое он мог достать.
Они выбежали в объятия мрака. Молния больше не сверкала, а дождь еще более зачастил. С неба лило потоками, а ветер ревел с такой силой, что, казалось, деревья стонали, словно звали друг друга на помощь.
Но, несмотря на это, ни она, ни ее отец не были испуганы. Они были, вероятно, слишком возбуждены, чтобы чувствовать страх. Мэй не помнила, что она переживала в это время. Не было слов, чтобы описать ее чувства.
Она неслась вперед, а отец следом за нею; они сбежали вниз по холму позади их дома, перебрались через речку; она несколько раз падала, но снова поднималась и продолжала бежать. Они добежали до изгороди на конце болота и кое-как перебрались через нее.
Но как странно изменился луг, по которому она столько раз бегала днем. (Еще будучи ребенком, Мэй постоянно играла на этом болотистом лугу и превосходно знала каждую лужу, каждый бугор, чуть ли не каждую былинку.) Странно, как изменился луг ночью. Как будто она и ее отец бежали по бесконечной степи. Они, казалось, уже бежали в течение нескольких часов, а лугу все не было конца.
После, когда она, Мэй, вспоминала об этом приключении, она начала понимать, как люди начинают сочинять сказки. Этот луг, по которому она бежала, был словно из резины, и он растягивался по желанию.
Не видать было ни деревьев, ни строений. Сперва она и отец держались близко друг к другу и все бежали и бежали в пустоту, в стену мрака.
Затем она его потеряла из виду, как будто мгла его поглотила.
Какой рев голосов вокруг! Где то вдалеке от нее деревья перекликались. Даже былинки, казалось, и те беседовали между собою возбужденным шепотом, понимаешь!
Как это было страшно! Изредка Мэй слышала голос отца. Он сыпал проклятиями.
– Будь он проклят! – не переставал он повторять.
Затем она услышала другой, страшный голос – наверное, голос негра, замышлявшего убийство. Она не могла расслышать его слов. Он что-то выкрикивал на странном, непонятном жаргоне.
Она остановилась; у нее не было больше сил бежать, и она опустилась на землю на краю ямы, наполненной водой.
Волосы рассыпались по ее лицу.
Нет, она не боялась.
То, что тут происходило, было слишком велико, чтобы этого бояться. Совершенно так же, – пояснила Мэй, – как былинка не может бояться восходящего солнца. И Мэй себя так и чувствовала, былинкой, такой крохотной, понимаешь ли, – песчинкой в бесконечной мгле – ничем.