Ее фигура начала теряться во мгле, и в глазах Уилла она уже представлялась чем-то еле различимым.
– Прощай, – прошептали его губы во мраке.
Возможно, что на ее губах было то же слово. Но наружно они оба хранили молчание, и молча стояла она, когда поезд с грохотом стал уноситься вдаль.
И в эту субботу вечером, вернувшись домой с работы на фабрике, Уилл прочел в письме Кейт то, чего она не сказала тогда.
Фабрика закрывалась в пять часов; Уилл, одетый в свой нанковый рабочий костюм, вошел к себе в комнату и увидел письмо на маленьком, разбитом столике. Он начал внимательно читать, все время ожидая, что из стены протянется рука и поразит его.
«Отец, – писала Кейт, – поправляется. Глубокие ожоги теперь уже залечиваются, и доктор говорит, что опасность гангрены миновала». Кейт нашла болеутоляющее средство; это примочка, которую она прикладывает к ранам отца на ночь, что дает ему возможность спать.
Относительно Фреда отец и она решили, что лучше всего ему вернуться в школу. Обидно для мальчика, если его лишить возможности получить приличное образование, – тем более что работы тоже никакой не найти. Быть может, удастся получить для него кой-какую вечернюю работу.
Приходила одна дама из Женского благотворительного общества и имела наглость спросить, не нуждается ли их семья в помощи? Кейт взяла себя в руки и была вежлива с нею; но если бы эта дама знала, что она про нее думала, то у нее в ушах еще с месяц чесалось бы. Как это вам нравится?
Очень мило со стороны Уилла, что он написал домой, как только нашел работу. Что же касается денег, то, конечно, им очень пригодится все, что Уилл сумеет уделить из своего заработка. Но он не должен себя подвергать лишениям ради них.
«У нас еще имеется хороший кредит в лавках, – писала она с гордостью, – и мы как-нибудь вывернемся».
И после всего этого она прибавила несколько строчек, в которых сказала то, чего не могла произнести, когда он уезжал.
Речь шла о ней самой и о ее видах на будущее.
«В ту ночь, когда ты уезжал, я хотела тебе об этом сказать, но подумала, что будет глупо слишком рано говорить об этом».
Она сообщала Уиллу, что собирается весною замуж; и она хотела, чтобы Фред поселился с ними – этого желает также ее будущий муж. Фред будет тогда ходить в школу, и, может быть, удастся ему дать высшее образование. Недурно бы кому-нибудь из их семьи получить приличное образование. Теперь, когда Уилл положил начало своей жизни, ей незачем ждать, чтобы начать свою.
Уилл сидел в своей крохотной комнате, на самом верху деревянного дома, принадлежавшего жене старого корнетиста – его спутника в поезде.
Уилл продолжал держать письмо в руках.
Комната была расположена в третьем этаже, под самой крышей, и рядом с нею находилась комната старичка. Уилл потому снял эту комнату, что она была дешевле всех других; уплатив хозяйке за пансион, он мог посылать домой три доллара в неделю, и у него оставалось еще на стирку белья и доллар на личные расходы. Этого хватало на табак и на то, чтобы иногда сходить в кинематограф.
– Уф!
С губ Уилла сорвался нечленораздельный, гортанный звук, когда он кончил читать письмо сестры. Он сидел на стуле, все еще в грязном рабочем костюме; в том месте, где его пальцы держали бумагу, остались масляные пятна. Его рука слегка дрожала.
Он встал, налил в белую миску воды из кувшина и начал мыться.
Не успел он еще переодеться, как к нему пришел посетитель.
В коридоре послышались шлепающие шаги, и старый корнетист робко просунул голову в дверь. В его глазах Уилл снова увидел то же выражение побитой собаки, молящей о пощаде.
Старик строил планы бунта против жены, и ему нужна была поддержка Уилла.
В течение последней недели он приходил каждый вечер в комнату Уилла. Старик требовал двух вещей. Во-первых, он хотел иногда вечером поиграть на корнет-а-пистоне, а во-вторых, ему нужны были деньги на мелкие расходы.
На Уилла он смотрел как на свою полную в некотором роде собственность: этот мальчик не принадлежал его жене. Иногда старик говорил до тех пор, пока глаза усталого юного рабочего не смыкались и он не засыпал.
Уилл сидел на краю постели, а старик на единственном стуле, и его старые, дряблые губы передавали повесть о погибшей юности. При этом он немного приукрашивал.
Когда усталое тело Уилла опускалось на постель, старик вставал и кошачьими шагами начинал ходить по комнате.
В конце концов, нельзя слишком шуметь в доме. Старик-корнетист откидывал плечи назад, и из его уст полушепотом лились смелые речи.