А я вздумал разыгрывать перед нею важную персону, я дурачил ее – самую чистую душу, какую только Бог когда-либо создавал. А теперь – много у меня шансов оставалось! Черт!
Поезд прибыл, и она вошла и села. Уилбур Вессен подошел ко мне и пожал мне руку, а мисс Вудбери тоже была очень мила, любезно поклонилась мне, и я ей. Поезд тронулся, и я убежал, рыдая как баба.
Господи, я мог бы броситься догонять поезд, но какая и кому от этого будет польза? Ну, скажите, видели вы когда-нибудь подобного болвана?
Даю вам слово, если бы я сломал сейчас руку, или мне поездом отрезало бы ногу, я бы не стал даже ходить к доктору. Сел бы здесь, и пусть болит, пусть!
Вот что я сделал бы!
Но бьюсь об заклад – если бы не это проклятое виски, я бы никогда не был так глуп, чтобы завраться и не суметь вывернуться.
Попадись мне этот напомаженный франт с тростью и с бантом на воротничке! Я бы ему по физиономии свистнул, подлые его глаза! Болван он, вот он что!
А если я не такой же болван, то найдите мне другого, и я брошу свою службу и передам ее ему. Не желаю я работать, и зарабатывать и кормить такого болвана, как я!
Мужчина, который стал женщиной
Мой отец был владельцем аптекарского магазина в нашем городке, в штате Небраска, – точной копии тысячи других городов, в которых я успел побывать, так что незачем зря время тратить на описание его.
Коротко говоря, я стал приказчиком в аптекарском магазине; но вот отец умер, мать продала дело и укатила на Запад, к своей сестре в Калифорнию, забрав денежки с собою, и оставила мне четыреста долларов, чтобы я мог начать жизнь сначала.
Мне было тогда девятнадцать лет.
Я поехал в Чикаго и там служил некоторое время приказчиком, а затем мое здоровье вдруг пошатнулось; может быть, потому, что я безумно тосковал в большом городе и потому, что меня тошнило от вида и запаха аптеки.
Я решил пуститься на поиски великих приключений и стал бродягой, работая лишь изредка, когда выходили все деньги, но большую часть времени проводил на лоне природы, разъезжая в товарных поездах по всем направлениям и рыская по всему свету. Я даже несколько раз воровал – ночью в захолустных городках; однажды я стащил довольно хороший костюм, вывешенный кем-то на дворе, в другой раз – пару башмаков из ящика товарного вагона, но всегда дрожал при мысли, что меня могут поймать и запрятать в тюрьму, так что вскоре понял, что больших успехов на воровском поприще я не достигну.
Самые интересные воспоминания за этот период моей жизни относятся к тому времени, когда я работал в качестве грума при беговых лошадях; и вот тогда я встретился с одним парнем, приблизительно моих лет, который впоследствии стал довольно известным писателем.
Молодой человек, о котором я сейчас говорю, взялся за работу грума, чтобы, как он выражался, внести несколько ярких моментов в свою жизнь.
Он был холост и успеха, как писатель, еще не пожал.
Он был свободен, как птица, и подобно мне любил ту публику, которая вертится вокруг бегов, то есть жокеев, грумов, тренеров, негров, игроков и т. д.
Если вам много случалось бывать на бегах, то вы, наверное, заметили, какие это все беззаботные и искренние люди: самые лучшие лгуны никогда не заботятся о завтрашнем дне, никому не читают морали, в отличие от аптекарей и лавочников, с которыми дружил мой отец в нашем городке, там в Небраске, и никогда не гнут спины и не лебезят перед тем, кто побогаче их или пользуется большим весом в обществе.
Я хочу этим сказать, что среда, в которой мне приходилось в эту пору проводить время, состояла из людей независимых – «на все начихать», «пойдем пропустим по рюмочке». Это была словно команда одного и того же корабля, и когда один из них выигрывал на лошади, то его деньги уплывали, как песок между пальцев.
Ни один король, или президент, или банкир, путешествуя со своей свитой по Европе, не сумел бы напустить на себя столько фасона, сколько любой из этих людей, с их огромными кольцами, с булавками в форме подковы, воткнутой в галстук, и т. п.
Я любил их всех так же, как любил их и вышеупомянутый молодой человек.
Он временно работал грумом при славном мерине по имени Пьяный Джо; владельцем этого мерина был высокий господин с черными усами, некий Альфред Кримборг. И мой молодой человек пускал в ход весь свой блеф, чтобы казаться настоящим грумом.
Случилось так, что мы с ним работали на одном и том же маршруте, объезжая в течение осени все ярмарки в западной части Пенсильвании.
Когда только выдавался хороший вечер, мы проводили его вместе, гуляя и беседуя.
Возьмем, скажем, понедельник или вторник, – убрали лошадей в стойло, а бега начинаются только в середине или в конце недели, скажем, в среду, как это большею частью бывает.