Я попытался скрыть свое состояние от Алтан-Цэцэг. Однако не смог. Она встревожилась:
— Может, машину остановить?
— Нет, что вы! — запротестовал я и даже набрался храбрости пошутить над собой на монгольский манер. — Мне, как верблюду, хорошо.
— Верблюду? — Алтан-Цэцэг рассмеялась. — А вы знаете, что верблюду не очень хорошо?
И, не ожидая моего ответа, стала рассказывать, как однажды верблюда сильно обидел олень. Было это давным-давно, когда верблюд носил большие ветвистые рога и немало гордился ими. Рога были настолько красивы, что олень, увидев их, не выдержал, попросил:
— Верблюд, будь другом, одолжи мне свои рога на пару дней.
— Зачем они тебе?
— Хочу жениться. Пусть они украсят мою комолую голову. Как только сыграю свадьбу — сразу верну.
— А ты не обманешь?
— Ну, что ты сомневаешься?
Доверчивый и добрый верблюд дал рога оленю-жениху. Олень нацепил их и сразу же поскакал в горы.
День проходит, два проходит. Верблюд все в горы смотрит и ждет, когда вернется олень. А тот, коварный и хитрый, вовсе и не собирался возвращаться. Зачем отдавать рога, которые так ему понравились?
Бедный верблюд до сей поры все смотрит в горы и ждет оленя. От того, наверное, такой гордый и обиженный вид у него.
Сказочка мне понравилась. Усмехнувшись, я спросил:
— Неужели я похож на обиженного верблюда?
— Сегодня — почти, — снова рассмеялась Алтан-Цэцэг и в темных глазах ее я увидел лукавые смешинки.
— Но меня никто не обижал…
— Друзья не обижают, — уже без смеха ответила она.
Настроение у Алтан-Цэцэг было светлое и даже чуточку шаловливое: она не чувствовала усталости, ее не томила жара. Здесь, в этих степях, на этой дороге, под этим немилосердно палящим солнцем она была дома.
Не знаю отчего — оттого ли, что легкий ветерок над степью повеял, оттого ли, что пятиминутную остановку сделали и немного размялись, от радостно-возбужденного настроения Алтан-Цэцэг, которое не могло не передаться мне, от всего ли вместе, но только мне стало легче дышать. Жара теперь не давила, она как бы отхлынула от меня.
— Вам что-нибудь спеть? — вдруг спросила Алтан-Цэцэг.
— Спойте! — попросил я.
Алтан-Цэцэг запела. Голос ее, тонкий и переливчатый, как голос жаворонка, и раздольный, как степь, рассказывал о чем-то хорошем и радостном. Пела она недолго. Когда смолкла, я спросил:
— О чем песня?
— Обо всем, — улыбнулась она и, описав рукой полукруг, добавила: о степях, о небе., о новой жизни. В русском переводе это будет звучать примерно так:
Задумалась на миг и, как бы размышляя вслух, продолжала:
— Помните наш разговор о национальном характере? Действительно, живем мы пока медленно. И кое-кто склонен считать, что ускорять темп жизни незачем, что не надо торопить время в степи. Течет себе и течет. Куда спешить: дней в году много и лет в жизни много. Для старой Монголии это подходило, а нам не подходит.
Нам есть куда спешить, мы, как поется в песне, дверь открываем в будущее. А будущее, — Алтан-Цэцэг проследила за круто взмывшим перед самой машиной коршуном, добавила: — это механизация всех работ, электричество, скорости. Значит, степь не мажет оставаться неизменной, вот как эта…
Мы далеко уже уехали и от поселка, и от полевого стана научной станции, где провели утро. Здесь степь была действительно другой, наверное, такой же, как пятьдесят, как сто лет назад. Качались белые ковыли, в них большими темными плешинами врезались выжженные солнцем участки с жухлой и хрусткой побуревшей травой. И нигде, сколько доставал глаз, не было видно ни отары овец, ни табуна лошадей, ни веселого дымка.
— Степь не должна быть такой! — твердо закончила Алтан-Цэцэг.
Я внимательно поглядел на ее чуть прищуренные глаза, на сдвинутые брови, на пальцы, сжатые в крепкие кулачки. Все выражало решимость, но не ту, какая бывает у людей в минуты отчаяния, а продуманную, спокойную, наполненную силой решимость преобразователя и творца.
Такие вот, как Алтан-Цэцэг, как ее товарищи с научной станции свою молодость проводят торопливо, неуютно, как-то вразброс. Но кто скажет, что без этой торопливости, неустроенности, без жадного стремления больше узнать, выполнить скорее задуманное может существовать молодость.
— Что вы успели сделать за эти немногие годы? — спросил я Алтан-Цэцэг, когда мы рано утром ехали на полевой стан.
— Вы имеете в виду работу Научной станции?