По степи покатилось страшное слово: дзут! Бескормица. Мор скота. И случилось это в первых числах Белого месяца — в феврале.
Тайджа из хошуна Сан-Бейсе Цамба приказал своим батракам перегонять отары овец на восток — в долину реки Халхин-Гола.
Там, как стало известно Дамбе, дождей совсем не было, а снежные заносы небольшие.
Ранним морозным утром, собрав свой скарб, батраки начали далекое и трудное кочевье. Среди батраков были тринадцатилетний Лодой и его отец Эрдэнэ.
К концу месяца кочевники вышли к Халхин-Голу. Старые и опытные скотоводы, они сумели сохранить основную массу овец. Здесь, на Халхин-Голе, снег действительно был небольшой, пастбища не выбиты, а погода стояла сухая и теплая.
Недели через три, во второй половине марта, Эрдэнэ поехал на Керулен навестить жену с ребенком и, может быть, забрать их с собой. Сына Лодоя Эрдэнэ оставил у своего друга Жамбала.
Подъезжая к Керулену, еще с дальних увалов, Эрдэнэ увидел свой айл и почувствовал, что в айле неладно: над юртами не кудрявился живой дымок, хотя дул злой сиверко, ни вблизи, ни вдалеке не было видно овец. Кружилось воронье.
Эрдэнэ не помнил, как доскакал до своей юрты, как ворвался в нее. Первое, что увидел — снег на очаге. Рядом с очагом — большой бычий пузырь, похожий на шар, — игрушка сына. Внутри сразу все похолодело, словно сунули его в ледяную воду. После яркого света в полумраке юрты Эрдэнэ ничего не видел. Спросил:
— Да есть ли здесь кто живой?
Справа от очага что-то зашевелилось. Эрдэнэ услышал стон.
Дулма!
Дулма, высохшая вся, почерневшая, лежала с закрытыми глазами. Тело ее пылало жаром.
— Дулма! Дулма! — тряс за плечи жену Эрдэнэ и кричал: — Ребенок наш где?
Дулма не отвечала. Из ее открытого черного рта рвался горячий храп и на губах пузырилась белая пена.
Безумными глазами Эрдэнэ обшаривал юрту. У изголовья Дулмы увидел сложенное тряпье. Рванул его и застыл в ужасе: из тряпья выпал и глухо стукнулся о мерзлый земляной пол маленький Бато. На черных губах трупика застыла белая пена.
— О, небо!
Эрдэнэ упал на колени!
Долго или недолго пробыл Эрдэнэ в юрте, только вышел оттуда старым сгорбленным человеком, не знающим, куда надо ехать, что надо делать. Солнце скатывалось за Керулен, за дальние холмы и где-то там укладывалось спать. Земля и небо затягивались фиолетовыми сумерками. Эрдэнэ тупо глядел на закатное солнце, на дальние холмы, на мертвые юрты айла. Ветер стучал и скрипел дверьми двух соседних юрт, из которых тоже ушла жизнь. Злились и рвали друг у друга человечьи кости одичалые псы. Айл умер. Умер от голода и холода.
— Как же вы, люди, допустили такое?
В мозгу шевельнулась и болью отдалась мысль: «Тайджа уморил. Тайджа — собака, хуже собаки». Собрав остатки сил, Эрдэнэ взобрался в седло и поехал к городу, в айл тайджи.
Было еще не поздно, когда Эрдэнэ приехал к тайдже. Его встретил ленивый лай откормленных псов. Среди десятка юрт Эрдэнэ быстро отыскал самую большую юрту — юрту тайджи, у которой стоял служка. Служка шмыгнул в дверь. Эрдэнэ постоял — может, выйдет кто встретить. Но из юрты никто не выходил. Такого гостя здесь не ждали. Эрдэнэ переступил порог и сразу опустился на пол — не держали ноги.
Тайджа Цамба ужинал. С маленького статика он брал жирные куски баранины и, ловко орудуя острым с серебряной отделкой ножом, отправлял их в рот, запивая кумысом. Руки и лицо тайджи лоснились от бараньего жира.
Эрдэнэ подали пиалу с кумысом. Он принял ее дрожащими руками.
— Какие вести привез, пастух?
— Худые, хозяин. Сын умер, жена умирает.
— Но я им белой травы отправлял. Чего же они не лечились?
— Не травы нм надо было, а мяса и хлеба… Весь айл умер.
— Нынче у всех беда, — вздохнул Цамба.
— Дай, хозяин, одну меру ячменной муки и одного барана. Отработаю.
— Тебе дай, другому дай, а сам ложись и подыхай?
— У вас табуны коней и отары овец…
— А сколько вы погубили? Вот ты — сколько?
— Снегопады, гололед… Дзут!
— Ха, батраки совсем обленились. Семь десятков и три овцы — это только ты потерял… Проглядел.
— Дзут унес.
— Хочу спросить: когда отработаешь за эти семь десятков и три овцы?
— Хозяин…
По черным, иссеченным ветрами щекам батрака Эрдэнэ покатились слезы. Неприлично мужчине показывать свою боль, слезы — это мужской позор. Но Эрдэнэ не мог сдержаться. Боль, обида и бессилие — все выливалось в этих слезах.