«Руку приложил: переводчик Анатолий Кони, Коллежский советник, доктор философии Федор Кони…»
У Анатолия уже в те годы подпись была не по-детски витиеватая.
Летом семья выезжала на дачу — в сельцо Кораллово Звенигородского уезда под Москвой, в Петергоф и Павловск. Одно лето провели в Бельском уезде Смоленской губернии. Кони потом вспоминал, что под Смоленском впервые стал свидетелем «безобразных проявлений крепостного права со стороны одного помещика, не чуждого, в свое время, литературе».
А Павловск навсегда остался в памяти, как чудная страна детства с тенистыми парками, с неумолкающей песнью кукушки, пророчащей долгую жизнь, с уютными опушками, на которых воздух был настоян ароматом свежего сена. Вместе с матерью и младшим братом гуляли по тенистым аллеям Старой Сильвии, где Аполлон, поразивший своими стрелами Ниобид, грустил о жарком солнце Апеннин. Прятались в игрушечной крепости «монументальных размеров» «Бин», построенной архитектором Бренной для Павла I на высоких валах за прудом Павловского парка. По вечерам ходили в «Павловский воксал» слушать музыку. Оркестром дирижировал Иозеф Гунгль, капельмейстер и композитор, сочинявший яркие, легко запоминающиеся танцевальные мелодии. Уроженец Венгрии, Гунгль и сам был ярким, увлеченным человеком, его оркестр пользовался огромным успехом. В этом же «Павловском воксале» через много лет Кони слушал оркестр, которым дирижировал Иоганн Штраус.
Современники вспоминали, что «воксал» являлся для постоянных обитателей Павловска главным сборным пунктом, своего рода клубом на открытом воздухе. «Сюда же по вечерам, отчасти для слушания музыки, а более для того, чтобы хорошо покушать в славившемся ресторане, приезжала масса петербуржцев… Щеголихи шуршали шелками своих шлейфов и защищались от солнца крошечными пестрыми зонтичками, а кавалеры сосали тросточки и вскидывали в глаза монокли. Немало было и военных в белоснежных кителях…»
К тому времени Анатолия уже учили дома музыке, и не безуспешно. Концерты в «воксале» доставляли ему много радости.
В детстве Кони проявлял незаурядные способности: прекрасно знал языки, увлекался историей. Пытался писать стихи. Время сохранило несколько наивных, дышащих любовью стихотворных поздравлений «любимому папиньке» и «безценной маменьке» в дни ангела и дни рождений. «…Ты для нас наш добрый Гений, учишь нас добру любя Анатоль твой и Евгений любят папочка Тебя…»
В девять лет он пишет письма Федору Алексеевичу на французском. Любовь его к отцу на грани обожания. Он пишет в 1855 году: «Голубчик папчик! Без тебя пам очень грустно; я думаю что тебе было бы очень неприятно икнуть столько раз сколько мы об тебе вспоминаем. Мы все здоровы, учимся и часто гуляем. Мы были нынче на Майском параде и видели все отлично… Сын твой Анато-ли-усъ».
«Пиши почаще и кланяйся П. М. Новосильскому и Либерману. Мне в особенности делается очень скучно после обеда; когда я не слышу обычного возгласа из кабинета: Мальчик любящий и нетерпеливо ожидающий тебя.
Анато-ли-усъ сын твой.
NB. Пантеон вышел 20 числа.
«Каждый день твоего отсутствия кажется нам годом…»
«Милый голубчик папа. Представь себе мое горе, мама письмо твое прочла, а то которое ты писал ко мне, куда-то запропастила. Она передала мне что упомнила из него: ты пишешь, голубчик, чтоб я всегда поступал честно и шел прямым путем.
Да разве я идя с тобою могу сбиться с пути истинного, по которому ты меня ведешь?»
Отец воспитывал своих сыновей честными и прямыми. Воспитывал прежде всего не поучениями, а своим примером. Свои принципы воспитания он изложил в одном из писем к Ирине Семеновне уже после того, как в семье произошел разрыв: он писал ей, что необходимо внушать «омерзение ко лжи и обману, отвращение к притворству и любовь к прямоте, без которой, равно как и без чести, в настоящее время человек в России порядочно существовать не может».
Философы считают: ребенок — отец взрослого. Чтобы понять поступки зрелого человека, надо знать, каким был он в детстве… Но скорее всего это только часть проблемы, хоть и очень значительная.