В заседании Разряда изящной словесности 7 января 1906 года почетный академик Кони прочитал записку о кандидатуре графа Л. Н. Толстого «на премию Нобеля».
«Соединяя глубину проницательного наблюдения с высоким даром художественного творчества, — писал Анатолий Федорович в этой записке, — граф Толстой создал в своих многочисленных произведениях ряд незабываемых типических образов. Будучи вполне национальным писателем по мастерскому умению освещать бытовые явления народной жизни, давая понимать их внутренний смысл и значение, он, в то же время, всегда был вдумчивым исследователем человеческой души вообще, независимо от условий места и времени… На все человеческие отношения отозвался Толстой, и что бы он ни изображал — везде и во всем звучит голос неотразимой житейской правды».
Отделение русского языка и словесности, «приняв к сведению и одобрив» записку Кони, поручило ему редактировать французский перевод означенной записки».
О том, каким авторитетом пользовался Анатолий Федорович в среде своих коллег-академиков, свидетельствует одно из писем В. В. Стасова В. Д. Комаровой:
«Кони объявляет, что будет читать 1 час или 1 1/4, иначе не может — и ему покоряются, словно Фигнеру[46] какому-то, чье слово — закон, а другой не смеет не то что арию свою пропеть, но даже спор идет о том, насколько больше 20 минут будет продолжаться пение, на 1 и 2, или может быть (чего боже сохрани), даже на 5 минут!! И таким глупостям и нелепостям я же должен был покориться, их слушаться!»
Речь в письме шла о выступлении в память академика, археолога и историка А. Ф. Бычкова в Академии наук.
Человек деятельный, не плывущий равнодушно по течению, каким всегда был Кони, уже самим своим существованием проявляющимся в его убеждениях и действиях, предполагает и появление врагов. «Если человека все любят или все ненавидят, — говорил немецкий философ Лихтенберг, — в этом следует разобраться».
Избрание Кони в почетные академики вызвало недовольство и зависть некоторых чрезмерно самолюбивых и недостаточно объективных людей. Впрочем, чрезмерное самолюбие и объективность понятия взаимоисключающие.
В письмах Кони, написанных в 1900 году, проскальзывают минорные нотки: «…Избрание в почетные Академики ничего, кроме огорчений, мне до сих пор не принесло и не раз заставляло жалеть, что оно состоялось, разнуздав человеческую зависть и подлость, и дав, в то же время, повод проявиться общественному равнодушию…»
В понедельник 11 марта 1902 года в Мраморном дворце, резиденции президента Академии наук великого князя Константина Романова, собрались почетные академики Разряда изящной словесности. Они догадывались, ради чего пригласил их президент. Накануне в «Правительственном вестнике» появилось маленькое сообщение «От Академии наук». В нем говорилось, что «ввиду обстоятельств, которые не были известны соединенному собранию отделения рус. яз. и словесности и разряда изящной словесности, выборы в почетные академики Алексея Максимовича Пешкова, привлеченного к дознанию в порядке ст. 1035 устава уголовного судопроизводства, — объявляются недействительными».
Никто из академиков не был предварительно поставлен в известность о признании выборов Алексея Максимовича Горького недействительными. Арест же Горького в 1901 году ни для кого не был секретом, об этом знала вся Россия, знали и академики, увенчивая знаменитого писателя титулом почетного академика.
На совещании в Мраморном дворце президент, выглядевший расстроенным и нездоровым, рассказал о том, почему к новому почетному академику явился представитель полиции с предписанием отдать только что врученный и подписанный великим князем диплом.
«Он начал с того, — писал В. В. Стасов своему брату Дмитрию, — что прочитал нам 3 высочайшие повеления (сообщенных ему министром народного просвещения): 1/ — то самое, что напечатано в газетах под названием: «От Академии Наук» говорят, что первоначально оно должно было быть напечатано прямо от имени императора, но потом его отговорили; 2/ (конфиденциально) что государь император очень сожалеет, что Академия выбрала Горького; 3/ что Академия должна пересмотреть и переделать устав Разряда (т. е. нашего отдела) при Отделении русской литературы, и что впредь, раньше баллотировок в почетные члены, Академия должна представлять фамилии баллотируемых в Министерство народного просвещения и в Министерство внутренних дел.
Что тут было говорить? Конечно — молчание, молчание, молчание».
Великий князь испытывает неловкость. Его особенно шокировало то, что Николай даже не соизволил объясниться с ним сам, а передал свое «повеление» через министра. А теперь надо убеждать академиков, заставлять их готовить новый устав. Константин был человеком неглупым, эрудированным, он понимал, что стоит за этим молчанием собравшихся. С некоторыми из них у него сложились дружеские — ну, конечно же, учитывая разницу в положении! — отношения. С тем же Кони, который не редкий гость в Мраморном дворце, гостил у него и в Царском Селе… О чем он думает сейчас, отрешенно глядя в окно, за которым в вечерних сумерках угадывается силуэт крепости? Он сенатор, человек служивый. Вряд ли пойдет на прямой разрыв. Да и дорожит своей связью с академией…