Нет, Кони никогда в своей жизни не равнялся на среднего человека — только на лучших представителей народа. Его отповедь Дурново, который рискнул в своей речи сослаться на Петра I, была блестящей:
— Имел ли Петр в виду, «что закон должен удовлетворять взглядам и вкусам среднего человека, идя в уровень с его воззрениями и выражая их повелительным образом»? Или же Петр принимал в соображение глубокие потребности родины во всем их объеме, хотел двигать ее вперед и побуждать от скудного настоящего переходить на путь к лучшему будущему?.. Если бы он хотел в своем законодательстве удовлетворить одни лишь вкусы и желания среднего русского человека, вкусы и желания которого рекомендовались здесь, как регулятор законодательной деятельности, то можно представить, в какие формы вылилась бы русская жизнь при нем… Ведь этот средний человек во времена Петра слепо и жадно стоял за старое, отворачиваясь от всякого новшества, считая его выдумкою и порождением антихриста… Но Петр, по выражению поэта, «не презирал страны родной, а знал ее предназначенье». Поэтому он вел ее бодро вперед по пути государственного творчества, не обращая внимания на ропот среднего русского человека и имея в виду лучшего русского человека со всеми богатыми задатками его духовной природы. Вот почему средний человек не может служить мерилом и оценкой для нового закона. Такой человек… желает прежде всего, чтобы закон оставил его в покое, не трогая и ни к чему не обязывая.
Когда, закончив речь, он садился, раздались аплодисменты. Но Кони понимал, что это сиюминутное выражение одобрения можно отнести лишь к эмоциональному воздействию его речи. Утихнут овации, председательствующий предложит вотировать и поправку завалят — никакие мимолетные эмоции не заставят «звездоносцев» проявить сочувствие к заключенным в крепости.
Поправка о распространении условно-досрочного освобождения на заключенных в крепости была отвергнута.
…Прошлый век и начало нынешнего составляли неповторимое время в области человеческого общения. Десяток, а то и полтора отправленных и полученных писем — каждый день… И каких! Мы порой зачитываемся этими письмами, предпочитая их другим литературным жанрам. Кто-то из биографов Кони подсчитал, что им; написано более десяти тысяч писем. На самом деле их значительно больше. Даже тех, что хранятся в архивах. А сколько «гуляет» еще в частных руках!
Один-два раза в неделю собирались люди самых разных профессий — писатели, актеры, музыканты, юристы. Иногда было очень интересно, иногда и скучно, но никогда не было бесполезно. Живое общение — могучее средство взаимообогащения.
В кругу друзей, а иногда даже в великосветских салонах Кони прочел почти все свои воспоминания, вошедшие потом в книгу «На жизненном пути». Некоторые, уже будучи вынесены на суд друзей и общества, годами лежали на его письменном столе, переписывались и по многу раз правились, прежде чем попадали на стол редакторов.
Кони обладал удивительным «чувством дружбы» — если человек, с которым он знакомился, относился к нему хорошо — не подличал, не предавал и сам по себе был интересен, был личностью — их дружбу прерывала только смерть.
«Я Вас знаю уже давно, глубоко уважаю Вас и верю Вам больше, чем всем критикам, взятым вместе, — писал Анатолию Федоровичу А. П. Чехов, получив от него одобрительный отзыв о «Чайке». «Мой почтенный друг» — называла его Т. Л. Щепкина-Куперник.
И в своей любви и в своей ненависти Кони обладал редким постоянством.
По вечерам он диктовал записки, составившие в 1912 году два больших тома «На жизненном пути», а впоследствии «выросшие» в пятитомник. Диктовал он Надежде Павловне Лансере, совсем молоденькой учительнице русского языка, ставшей одним из его «сотрудников жизни».
…Он так увлекся воспоминаниями, что забыл про работу, и Надежда Павловна, не дождавшись окончания фразы, спросила:
— Анатолий Федорович, устали?
— Что вы, Наденька, просто задумался…
В это время раздался звонок и резкий голос Марии Гавриловны, здоровающейся с прислугой Катей.
— Савушка прибыла, — удовлетворенно произнес Кони и с ожиданием посмотрел на дверь. Он не заметил, как ироническая гримаса пробежала по красивому лицу Лансере. Надежда Павловна скептически относилась к Савиной. Как, впрочем, и многие другие ее ровесники, не видевшие актрису на сцене в прошлые годы: молодой и непосредственной, как сама жизнь. То, с каким волнением произнес ее обожаемый Калина Митрич «Савуш-ка», покоробило Надежду Павловну.
Дверь распахнулась. Энергичная, плотная, с красиво уложенными черными волосами, Мария Гавриловна стояла на пороге.