Первое время Кони всегда удивлялся, как это человек, будучи одним из самых правых в Государственном совете, мог вечером за чаем, не стесняясь недоуменных вопросов присутствующих, поносить правительство и соглашаться с Анатолием Федоровичем в оценке «само-дуржавия». Но потом привык. Даже самые высокие сановники поругивали между собою царя и премьеров. Зато, как только речь заходила о самом принципе самодержавия, и Нарышкин и ему подобные защищали его с яростью. Кони считал Нарышкина бескорыстным и честным. И даже бедным. Может быть, он и действительно был бедным, но с понятием о чести трудно сочетается пребывание в крайне правых и яростная, наделавшая много шума «речь о евреях, проникнутая личной злобой».
Современники хорошо знали Кони по громким судебным процессам, по его заключениям в сенате, по выступлениям в Государственном совете. Возбуждал ли оп следствие, как было по делу миллионера Овсянникова, выступал ли с напутствием присяжным заседателям в судебных заседаниях но делам Засулич и Юханцева, растратившего два миллиона из кассы Общества взаимного поземельного кредита, давал ли свои обер-прокурорские заключения, рекомендовавшие отменять драконовские приговор; но делам старообрядцев или прибалтийских пасторов, просвещенная Россия знала, что Анатолий Федорович никогда не допустит — не сможет допустить в силу своих глубоких нравственных убеждений — малейшей несправедливости, не поддастся давлению «властей предержащих» или реакционной прессы, не позволит себе отступить от истины под давлением минутного порыва, личной антипатии к подсудимому. Виды собственного благополучия, карьеры, монаршей благосклонности не принимались им во внимание, когда на карту ставился престиж правосудия. Бескомпромиссность Кони не подвергалась сомнению.
Но, будучи справедлив и бескомпромиссен в большом, Копи оставался таким и в своей повседневной работе, общении с друзьями и недругами. Оп не был двуликим Янусом. Его обостренное чувство справедливости, нравственные принципы, отзывчивость к чужому горю проявлялись постоянно, они были формой его существования. Об этой стороне его личности современники знали мало. Только близкие друзья, только люди, не раз прибегавшие к его помощи. Лев Толстой, например.
Но о многих великодушных поступках Кони пе знали и близкие Анатолия Федоровича — он не любил об этом говорить, да и по видел в них ничего особенного, творил добро походя…
Интересный документ хранится в его архиве — «Ведомость ходатайств о помиловании и смягчении наказаний с 1886 по 1897 год». На 16 листах перечислены имена и поступки людей, за которых просил Кони.
…Мещанин Гаврила Фодоренков лишен всех прав и сослан в Сибирь за побег из помещения для арестованных. А было этому Гавриле Федоренкову 78 лет! По ходатайству Анатолия Федоровича ссылка в Сибирь заменена ему тремя месяцами ареста. Крестьянин Анатолий Яковлев 13 лет осужден смоленским судом на ссылку в Сибирь за изнасилование девочки. Кони добился, чтобы Сибирь была заменена мальчишке поселением в монастыре. До совершеннолетия… Всего в списке 27 человек, причем напротив имени Александра Самойлова, осужденного за бродяжничество, рукою Кони отмечено: «не мое представление». Кони удалось добиться помилования крестьянину Вильгельму Гецу, который в возрасте 18 лет был приговорен за кражу лампы и керосина на 29 рублей 7 U копеек, а водворен под стражу за это преступление через 26 лет!
Из 27 помилованных — 13 крестьян, один солдат, четверо мещан, трое казаков, горец, осужденный за побег и заявивший в свое оправдание: «Тоска по Кавказу заела!», два бродяги, один действительный статский советник, один судья. И один имам. Нет, не за родных или знакомых из «общества» просил Кони, не за власть имущих, а за тех, кто был лишен уже в силу своего «подлого» состояния права на внимание, права на справедливость. И этот список не единственный.
Когда в Государственной думе обсуждался вопрос о закрытии тотализатора, Кони подробно изучил причины, приводившие людей к растрате денег. В подготовленном им списке растратчиков за 1909–1913 годы значилось 477 человек. Красным карандашом Анатолий Федорович подчеркнул фамилии тех, кто играл на скачках, на тотализаторе и потому растратил деньги. Против большинства имен стоит запись: «неимение средств к жизни», «крайность», и вердикт присяжных «не виновен». Суммы растрат у этих людей — мизерные. Да и растрачивать им было особенно нечего — многие из них служили приказчиками, дворниками, мелкими служащими. Например, Франц Кафка, 20 лет, германский подданный, издержался на угощение покупателей, а не па-себя. «Признан виновным в растрате по легкомыслию и заслуживает снисхождения. Обязался возвратить растраченное». Из 477 растратчиков — 21 человек проигрались на тотализаторе. «Тотализатор — вот причина, которая ведет этих слабых, обиженных жизнью людей на скамью подсудимых, и правительство, не желая закрыть доходное предприятие, само помогает им в этом», — писал Кони.