И решение комиссии: разрешить постановку этого спектакля, несмотря на бросающиеся в глаза недостатки его, не чаще одного раза в месяц…
«Град Китеж» был одной из самых любимых опер Анатолия Федоровича.
…В 1926 году с 1 июля Кони увеличивают пенсию — со ста до двухсот рублей.
В письме в СНК за подписью Ольденбурга говорилось:
«Нельзя забывать, что в данном случае дело идет о лице исключительных дарований и исключительных заслуг перед нашей страной. Общественный деятель, тесно связавший свое имя с лучшими традициями русской общественности и могущий служить образцом для многих последующих поколений; глубокий и вдумчивый знаток и исследователь права; тонкий литературный критик и историк русской литературы и общественного движения, наконец, великий мастер литературного и живого слова… А. Ф. Кони по справедливости заслужил себе благодарную признательность русского общества…»
Выписку из протокола заседания Совета Народных Комиссаров подписали В. В. Куйбышев и секретарь СНК СССР Л. Фотиева.
Кони — Джунковскому[53]:
«12 августа 1926.
…Кстати и неожиданно для меня явилось назначение мне пенсии, о чем Вы знаете, конечно, из газет. Я никогда не возбуждал вопроса об этом, но сама Академия, ввиду того, что исполнилось 30 л[ет] со времени выбора меня в ее почетные члены и 26 л[ет] с того времени, как я был избран почет[ным] академиком Разряда изящной словесности, признала необходимым по собственной инициативе ходатайствовать об этом. Конечно, это мне даст некоторый отдых и возможность писать свои мемуары, читая лишь в крайних случаях лекции, но все-таки это меня смущает: сколько достойных лиц, не менее меня послуживших родине, не получают пенсии. Как было бы правильно назначить ее Вам…»
После смерти Кони пенсия была назначена и Елене Васильевне Пономаревой, так много сделавшей для Анатолия Федоровича. Тот же Ольденбург писал: «Связь, соединявшая их в течение многих лет, была сильнее и глубже всякого рода формальных, супружеских и родственных отношений. Это была та тесная связь, которая создается между людьми лишь в области общих идейных интересов, причем Е. В. Пономарева была не только другом, но и постоянным ближайшим помощником А. Ф. Кони…»
СМЕРТЬ
Ранней весной 1927 года Кони читал лекцию в холодном, давно не топленном зале Дома ученых и промерз так, что с трудом смог закончить чтение. Воспаление легких. Казалось, что жизнь в этом слабом, немощном теле может угаснуть со дня на день. Но он боролся. Иногда даже чувствовал себя настолько хорошо, что наперекор домочадцам шел в кабинет. Поработать. Но через несколько минут, присмиревший, покорно возвращался в спальню.
В конце июля Елена Васильевна вывезла Кони в Детское Село. Врачи советовали — чем раньше, тем лучше. Царскосельский воздух будет для него целительным. Но жизненные силы Анатолия Федоровича таяли.
Пономарева старалась поднять его на ноги, раздобывала самые лучшие продукты: 19 июля она писала Е. А. Садовой на Сиверскую, где та жила на даче: «А. Ф. кушал вчера лапшу на крепком бульоне, зеленые бобы на второе и землянику…»
Уже из Детского Села сообщает она о том, что «t° у нас нормальная, но слабость страшная, а пульс 88. Ночевала сестра Широкова…»
«…Он опять вел беседу о Толстом и Т[ургеневе] и собирается о Н[екрасове], хотя я и умоляю не утомляться. Ах, но какая красота в парке!»
Часами он молча лежал перед окном. Следил, как растут и разрушаются в июльском небе мощные кучевые облака. Прислушивался к негромким и неторопливым звукам пригородной жизни: к легкому перестуку колес извозчичьей пролетки, к цокоту копыт, к тарахтению редкого авто. Обрывки разговоров долетали до него, но он не вслушивался, не хотел вникать в них. В теплые солнечные дни ему было хорошо лежать одному и слушать жизнь. Одному, но не одинокому…
Иногда у него подолгу сидел художник Стреблов, уже нарисовавший несколько портретов Кони. Теперь он делал зарисовки для нового портрета.
Анатолий Федорович сначала сердился — зачем рисовать немощного старца, потом махнул рукой.
Он уже подвел итоги. Еще несколько лет назад с особой педантичностью разобрал свой архив, рассортировал бумаги и письма по папкам и пакетам, надписал их: «Воспоминания объективные», «Далекие годы», «Дорогие покойники», «Умершие в жизни»… В архиве, помеченном цифрой 8, пакеты значились под названиями: «Особые люди», «Отголоски далекого прошлого», «Письма хороших женщин». В третьем архиве — Меньшиков, Мережковский, Цертелев, «Нахалы и проходимцы», «Патенты на неблагодарность», «Подлецы». И здесь же пакет с надписями: «Литературная и ученая сволочь», «Литературная тля».
53
Джунковский В. Д. — бывший московский губернатор, затем товарищ министра внутренних дел.