Но главное заключается, наверное, в том, что «грозный» Федор Федорович, человек, находившийся во «враждебных отношениях с орфографией», совершенно не сведущий в вопросах права, подпал под обаяние личности молодого петербургского прокурора и одно время не делал шага, не посоветовавшись с Кони. «За все время моей службы в прокуратуре, — вспоминал Кони, — Трепов относился к судебному ведомству с большим уважением и предупредительностью, настойчиво, а иногда и грозно требуя того же от своих подчиненных». По словам Анатолия Федоровича, Трепов даже к так называемому «Жихаревскому политическому делу» относился с тревогой и справедливым осуждением.
«Я имею основание быть убежденным, что если бы я занимал еще должность прокурора в июле 1877 года, Трепов без труда согласился бы отказаться от своего, чреватого последствиями, намерения, приведшего к процессу Засулич». Как тут не вспомнить слова самого Кони — «в отечестве нашем, богатом возможностями и бедном действительностью…». Если облеченному громадною властью человеку требуется подсказка, чтобы отказаться от беззаконного наказания розгами арестованного студента, находящегося в его полной власти, то можно ли всерьез говорить о его нравственности? А его «тревога» по поводу раздуваемого «Жихаревского дела» — не что иное, как тревога за свое будущее, а не за тех, кого арестовали без всяких на то оснований.
Как бы ни сетовал Кони в своих письмах на петербургскую суету, он сумел в молодые годы вполне приспособиться к ней, завел много новых друзей. Среди его знакомых знаменитый виолончелист и композитор Карл Юльевич Давыдов и его жена Александра Аркадьевна («милое, доверчивое, изящное создание с круглыми говорящими глазами»). С этой парой его познакомил Евгений У тин. Совместные посещения концертов, выставок в Академии художеств, поздние чаепития после концертов у кого-нибудь из артистов, горячие споры об искусстве увлекали Анатолия Федоровича. Не раз ему удавалось слышать в узком домашнем кругу игру братьев Николая и Антона Рубинштейнов. Кони вспоминал в своих записках («Мистическое»), как молодежь танцевала французскую кадриль, которую они играли в четыре руки.
Близко сошелся Анатолий Федорович в те годы с Александром Николаевичем Ераковым, известным инженером-путейцем, строившим шлиссельбургские шлюзы канала Петра Великого, гранитный мост через Обводный канал. Возможно, что Кони приходилось обращаться к Еракову по некоторым служебным вопросам — он был одним из первых прокуроров в России, который потребовал при производстве следствий о нарушениях Строительного устава и о «противузаконных деяниях строителей по отношению к общественной безопасности» обращаться за «разработкой и дачей окончательных мнений по серьезным и спорным вопросам строительного искусства в уголовных делах» в С.-Петербургское общество архитекторов.
Воспитанием дочерей Еракова руководила Анна Алексеевна Буткевич, сестра Некрасова. Ераков и Некрасов были близкими друзьями, и, бывая в гостеприимном и хлебосольном доме Ераковых, Кони постоянно встречался со знаменитым поэтом и даже читал почти все его произведения, появившиеся после 1871 года в рукописи — Николай Алексеевич приносил их сестре, мнением которой очень дорожил.
В доме Ераковых, на его даче в Ораниенбауме, Анатолий Федорович постоянно встречался с М. Е. Салтыковым-Щедриным, А. Н. Плещеевым, А. М. Унковским.
«Некрасов приезжал к Ераковым в карете или коляске, в дорогой шубе, и подчас широко, как бы не считая, тратил деньги, но в его глазах, на его нездорового цвета лице, во всей его повадке виднелось не временное, преходящее утомление, а застарелая жизненная усталость и, если можно так выразиться, надорванность его молодости. Недаром говорил он про себя: «Праздник жизни — молодости годы — я убил под тяжестью труда…»
Летом 1873 года Анатолий Федорович вместе с Некрасовым возвращался от Еракова из Ораниенбаума. Зашел у них разговор о поэме «Кому на Руси жить хорошо», и Кони посетовал на то, что поэма до сих пор не закончена.
— То-то и оно, что не закончена! — вздохнул Некрасов. — Мучает. Задумал я такой эпизод из крепостных времен написать, чтобы за сердце взял, да все не остановлюсь ни на чем положительно. Все мелким кажется. Думаешь, отец, легко материал собирать? У нас даже недавним прошлым никто не интересуется.