Но на этот раз Овсянников на свободу не вышел, а отправился в Сибирь. Убедившись, что следствие располагает вескими уликами против «первостатейного» и «именитого», Кони постарался сделать все, чтобы суд состоялся, несмотря ни на откровенным нажим, ни на скепсис печати по поводу исхода судебного разбирательства.
Анатолий Федорович должен был обвинять Овсянникова на процессе и уже готовился к этому, но последовало назначение его вице-директором департамента министерства юстиции. Несомненно, это было серьезное повышение по службе, только обвинять Овсянникова пришлось другому — товарищу прокурора В. И. Жуковскому.
Кони отзывается о Владимире Ивановиче Жуковском, как о талантливом и тонком судебном ораторе, «внесшем в свою речь свойственный ему глубокий и неотразимый сарказм, так соответствовавший его наружности, в которой было что-то мефистофельское».
На процессе Овсянникова Жуковский оказался «на высоте». Гражданские истцы — Кокорев и Спасович, выступающие от лица страховых обществ, детально разобрали причины преступления Овсянникова. Было неопровержимо доказано, что непосредственно поджигали мельницу приказчик Левтеев и сторож Рудометов. На судебном заседании — редкий случай по тем временам! — демонстрировалась специально изготовленная большая модель мельницы и были показаны ее отделения, где огонь вспыхнул одновременно.
В. Д. Спасович убедительно охарактеризовал всю систему подрядного дела, конкуренцию между подрядчиками и прочно вошедший в жизнь «порядок», когда «с самого низу от последнего канцеляриста протягиваются руки, который чувствуют пустоту и который надо занять», причем «чиновники допускают товар не совсем еще негодный, а подрядчик старается, чтобы товар не был уж совсем плох».
Приговор Овсянникову стал приговором коррупции, царящей в подрядном деле.
«Король Калашниковской биржи» был сослан в Сибирь на поселение, где благодаря своим капиталам ни в чем не испытывал недостатка. Весьма влиятельные лица в Петербурге активно поддерживали его ходатайства о помиловании, и через несколько лет ему было разрешено вернуться в Европейскую Россию, правда, не в столицы, а… в Царское Село. Так что «настоящее торжество нового суда», как назвал Анатолий Федорович процесс Овсянникова, было торжеством весьма условным. Да и сама поездка в Сибирь на поселение преступников, подобных Овсянникову, совсем не походила на то, как ссылались по этапу, терпя невыносимые мучения, все остальные.
В «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевский с возмущением писал, что когда Овсянникова везли в Сибирь, то в Казани он вышвыривал ногами «подаянные копейки, которые ему наивно кидал народ в экипаж: это уже последняя степень нравственной разорванности с народом…».
Федор Михайлович Достоевский уже давно просил Кони показать ему колонию для малолетних преступников. Летом 1874 года Анатолий Федорович познакомил его с арестантским отделением малолетних в Тюремном замке. И вот теперь они сговорились поехать на Охту, за Пороховые заводы, в колонию.
Кони — Достоевскому:
«26 декабря 1875 года. Петербург
Многоуважаемый Федор Михайлович.
Я говорил о Вашем желании посетить колонию малолетних преступников Председателю общества колонии сенатору Ковалевскому. Он приглашает Вас завтра, в 10 часов утра, заехать ко мне — он приедет тоже и, забрав нас, отвезет в колонию, если только мороз будет не свыше 10°. Поэтому я жду Вас пить кофей завтра, в здании Министерства юстиции, на Малой Садовой, вход с главного подъезда, в девять с половиною час[ов] утра.
Искренне преданный Вам А. Кони.
75. Декабрь 26.
Пятница».
Погода вышла как по заказу: почти оттепель, какие нередко случаются в петербургскую зиму.
«Мы отправились в теплый немного хмурый день и за Пороховыми заводами прямо въехали в лес; в этом лесу и колония. Что за прелесть лес зимой, засыпанный снегом; как свежо, какой чистый воздух, и как здесь уединенно… Мы провели в колонии несколько часов, с одиннадцати утра до полных сумерек, но я убедился, что в одно посещение во все не вникнешь и всего не поймешь. Директор заведения приглашал меня приехать пожить два дня с ними; это очень заманчиво»[18].
Еще на Малой Садовой, в большой казенной квартире Кони, когда они пили кофе, Достоевский рассказывал Анатолию Федоровичу о том, как накануне ходил с дочкой на рождественскую елку и детский бал в клуб художников. Костюмированный бал удался, дочка осталась довольна, но Федор Михайлович вынес от посещения елки разноречивые впечатления.