— А ну-ка, — обратился к бармену ковбой, — пусти нам пару стаканов по доске.
После короткого обмена мнениями на тот счет, что именно должно быть в стаканах, бармен брызнул из бутылки в два пузатеньких стаканчика желтоватой жидкости, и от движения его руки стаканчики один за другим устремились к нам по полированной больше локтями, чем лаком, поверхности бара. Ведь «бар» и означает доска. Мы поймали эти снаряды.
— Что ж, — произнес Томас, — прибьем в глотке пыль и согреем желудок.
Затем он окинул взглядом салун и воскликнул:
— Здесь индейцы!
Оказывается, люди за столиками и были потомками Чингачгука. Они пили пиво. Томас сразу узнал среди них одного своего знакомого и шепнул мне: «Лучший среди них знаток лошадей». И мы подошли к ним.
— Знакомьтесь, — после первых приветствий сказал Томас, — мой друг из Москвы.
— А это, — продолжал он, обращаясь ко мне, — Литл Винд, Тихий Ветер.
Потом он объяснил индейский обычай: первое, что увидит, почувствует, услышит мать сразу после родов, становится именем ребенка. Легкое дуновение, и перед нами Тихий Ветер. Это был среднего роста, плотный, даже полноватый мужчина, с черными волосами, смуглым цветом лица и, я бы сказал, совсем не индейским носом — картошкой.
— Хотел бы я побывать в Москве, — первое, что он мне сказал.
— Я встречался с русскими, — сказал он.
Тихий Ветер воевал, был на Эльбе. Разговор перешел на лошадей.
— Поедем ко мне, — сказал Тихий Ветер, — я покажу вам свой корраль.
— Какие у вас породы?
— Всякие. Паломино, криолло, аппалузо, — загибая пальцы, он называл типичные американские породы, попавшие на заокеанский материк еще во времена испанской колонизации.
— Так ведь уже темно. Как же смотреть лошадей в темноте?
— А луна! — воскликнул индеец.
Аппалузо, криолло, паломино — лошади при полной луне. Какая красота! Луна действительно была во всей силе, и Тихий Ветер осуществлял свой напор, так что я уже начинал склоняться. Но тут нам пришлось снять шляпы. В присутствии дамы. В салун вошла жена Томаса.
— А, вот вы где!
Леди Кингсли вовсе не собиралась чинить нам препятствия.
— Лошади при луне? — всплеснула она руками. — Какая красота! Надо ехать.
— Нет, — сказал Томас, — это не серьезно. Что можно увидеть в лошади при луне? Ты, Тихий Ветер, меня не проведешь, хотя я и бледнолицый.
«Ты что думаешь, — разъяснил мне потом ковбой, — он — поэт? Он конеторговец. Он тебе при луне такую клячу подсунет, что и до ворот не доедешь». Разве мы собирались покупать у него лошадей? Ведь мы хотели только посмотреть… «Что значит посмотреть? Дело есть дело. Всякий интерес к своему товару надо поощрять. Сначала посмотрели, потом поговорили, а там, глядишь, и по рукам ударили».
— Мы к тебе приедем завтра, Тихий Ветер, — сказал Томас. — Ты где живешь?
— У Вороньего холма.
— Где это?
— Спроси, тебе здесь любой ребенок объяснит.
«А ты тоже, — ворчал Томас на жену. — Какая красота! Что мы, девушки, что ли?» В самом деле, подумал я, мы — ковбои! Завтра так завтра.
На другой день Томас сел уже не в седло, а за руль, и мы поехали.
«Что-о есть сча-астье?» — спрашивал в приемнике под ковбойскую гитару ковбойский голос, и сам себе отвечал:
— Легко ему рассуждать, — покачал головой Томас.
— А сейчас всего этого мало? — спросил я, потому что песня была старинная.
— Сейчас, — отвечал ковбой, — не жизнь, а сплошная головная боль.
— Что ж так?
— Мало вырастить — надо сбыть, мало сбыть — надо заплатить налоги, мало заплатить налоги — надо расчесться с долгами, мало расчесться с долгами… А, вот мы и приехали.
Мы въезжали в старинный форт. Когда-то здесь проходил фронтир, передовая линия продвижения на Запад — борьбы с природой и с индейцами. Два стоявших рядом казарменных здания напоминали об этом. По иронии судьбы теперь в этих казармах разместился индейский клуб. Страшно даже перевернуть любую из страниц кровавой летописи. Завоевание, оттеснение, уничтожение — что это было все именно так, теперь не станет оспаривать ни один мало-мальски здравомыслящий историк, политик, этнограф. Правда, еще недавно выдвигались смехотворные оправдания колонизации, вроде того, что у индейцев были чересчур жестокие обряды. Это что же, ставило их в положение виновных перед завоевателями, которые как будто не знали, что такое войны, казни, пытки? Говорили даже о том, что, охотясь на бизонов первобытным способом — загоняя в пропасть целые стада, индейцы нарушили равновесие в природе. Стало быть, с помощью ружейной охоты на тех же бизонов до полного уничтожения колонизаторы равновесие восстановили?