"Я хочу уйти", — настаивала она, ее голос был ровным.
Я шагнул вперед. "Я заберу ее".
Дэмиен бросил на меня взгляд, но не выглядел невозмутимым. Он отступил назад, давая мне возможность подойти ближе. Ее руки дернулись, собираясь снять повязку, но Дэмиен поймал ее за запястье.
"Э-э-э", — сказал он. "Только тем, кто играет в эту игру, позволено видеть. Наш Номер 1 отведет вас обратно. Надеюсь, Генри не заметит".
Я протянул руку, замешкавшись лишь на секунду. Физические прикосновения были не тем, к чему я привык. Даже когда я трахался, я старалась обходиться минимумом. Мне не нравилось, когда ко мне прикасались; мне не нравилось прикасаться к кому-то еще. И все же мне нужны были ее руки, чтобы требовать ее. Я хотел видеть синяки на ее теле, где я помечал ее как свою.
Как не более чем объект для моего использования.
Наконец я положил руку ей на спину и мягко вывел ее из главной комнаты.
"С..спасибо", — пробормотала она.
Я ничего не ответил.
Я пожалел, что она не поблагодарила меня.
"Ты хорошо пахнешь", — продолжила она. "Как… сосна. И снегом".
Мои глаза сузились до щелей. К чему она клонит?
Я перенес ее с главного этажа на лестницу. Внизу находился подвал, куда одни парни уводили девушек, а другие оставались на главном этаже и пользовались спальнями.
Охотничий зал.
Это было место, куда игроки ходили, чтобы снять стресс. Девушка по нашей прихоти, когда бы мы ни захотели.
Еще один грязный секрет Крествуда, хотя я сомневался, что преподаватели знают о нем.
Я вел Минку по коридору, тусклое освещение отбрасывало вытянутые тени вдоль стен. В воздухе витал слабый запах состаренного дерева, земляной аромат, который окутал нас, когда мы подошли к неприметной двери в конце коридора. Сам коридор носил следы времени: стены украшали старинные картины — остатки прошлой эпохи, застывшей во времени.
Крепко взявшись за ручку, я толкнул дверь, открыв комнату, пропитанную тихой элегантностью. Мягкие, приглушенные оттенки преобладали в интерьере, стены украшали гобелены, напоминающие о забытом прошлом. Антикварная мебель, обветрившаяся от возраста, но излучающая непреходящее очарование, украшала комнату: пара кресел, стоящих по бокам скромного кофейного столика, письменный стол из красного дерева, приютившийся в углу и украшенный старинными латунными светильниками, и книжные полки, уставленные обветренными томами.
Однако центральное место здесь занимало широкое окно с видом на безмятежную территорию кампуса, лунный свет проникал сквозь тонкие занавески, которые мягко развевались на ночном ветерке. Комната напоминала святилище, убежище, огражденное от суеты студенческой жизни, — место, где шепот ожиданий исчезал, и оставались только люди и ничто другое.
Когда я ввел Минку внутрь, спокойствие комнаты, казалось, окутало нас, тишина пропитала воздух. Мягкое сияние старинной лампы создавало теплую атмосферу.
"Куда мы идем?" — спросила она.
Я закрыл дверь.
Запер ее.
Я переключил свое внимание на нее.
Она напоминала мне маленькую лань, заблудившуюся в лесу. Было что-то манящее в том, как она закрывала глаза с повязкой, как углублялось ее дыхание, чтобы подчеркнуть ее грудь.
Она была слишком чиста для этого мира.
Было бы правильно, если бы ее запятнали, и я был бы тем, кто это сделает.
"Простите меня?" — спросила она.
"Закрой рот, маленькая лань", — сказал я.
Она подпрыгнула.
Мне это нравилось.
Мне нравилось запугивать ее.
"Что ты…"
Она снова попыталась снять повязку, но я схватил ее за запястье и остановил.
"Давай сыграем в игру", — сказал я. "Разве это не весело? Ты ведь хочешь повеселиться, не так ли?"
Я говорил слишком много, но ничего не мог с собой поделать.
"Я хочу уйти", — твердо сказала она, хотя ее голос дрожал. "Это не весело".
"Это так", — пробормотал я. "Да, потому что в кои-то веки я нахожусь у власти, а ты — моя добыча".
Я наблюдал за тем, как она сглатывает.
"Ты думаешь, что все контролируешь, — продолжил я, делая еще один шаг к ней, — но это не так. Ты теряешься без того, чтобы кто-то говорил тебе, что делать".
"Это ложь", — сказала она.
"И все же ты не снимаешь повязку с глаз", — возразил я. "Хочешь знать, почему?"
Она стиснула зубы, но ничего не сказала.
Мои губы изогнулись в нехарактерной для меня причуде. Я не любил улыбаться. Никогда.
"Потому что ты такая хорошая девочка", — продолжил я. "Тебе нравится подчиняться. Ты выбираешь послушание, разве не видишь? Ты слушаешься, потому что тебе это нравится. Разве не так?"