Эта дисциплина особенно бросалась в глаза на заключительных этапах войны, отмеченных методичными и тщательно подготовленными операциями, спланированными с целью покорения гористой местности. В первую очередь это была осадная война, ключевую роль в которой играли пехота и артиллерия, а не конница. Этот огромный опыт стычек и внезапных атак позволил кастильским солдатам не только развить характерный индивидуалистический стиль ведения военных действий, но и выработать поразительную способность переносить зной и холод – как раз те качества, которые в будущем сделают их столь грозной силой на полях сражений как Европы, так и Нового Света[35].
Это ощущение единения и общей цели как нельзя сильнее контрастировало с междоусобной враждой, раздиравшей Гранадское королевство, где правила династия Насридов. Пока Изабелла и Фердинанд уверенно готовили в своей цитадели Санта-Фе последний штурм Гранады, жителей мусульманской твердыни все больше охватывало отчаяние, а с ним и осознание, что почетная капитуляция будет предпочтительнее резни, которую сулило казавшееся уже неизбежным военное поражение. Дурные предчувствия Насридов стали основой для переговоров, которые начались в октябре 1491 г. Уже через месяц стороны согласовали все условия, и 2 января 1492 г. Гранада наконец была сдана, а насридский эмир Боабдиль лично передал Фердинанду ключи от Альгамбры – жест, символическое значение которого было понятно всем.
Невозможно переоценить то воодушевляющее ощущение божественной милости, которое охватило полуостров после завоевания Гранады христианскими войсками. Ставшее кульминацией многовековой борьбы событие пробудило глубокую уверенность в том, что на королевство Кастилия небесами возложена миссия защиты христианского мира от надвигающейся исламской угрозы. Это чувство придало новый импульс стремлению к приключениям и подвигам, воплощенному в рыцарских романах, которые пользовались популярностью при дворе и среди постепенно осваивавшего грамотность населения. Одним из лучших среди них («В рассуждении слога это лучшая книга в мире»{5}, – писал Мигель де Сервантес[36]) был сочиненный валенсийским рыцарем Жуанотом Мартурелем роман «Тирант Белый» (Tirant lo Blanch), популярность которого оказалась еще большей благодаря недавнему изобретению печатного станка. Опубликованный в 1490 г. «Тирант» стал первым из бесчисленного множества подобных романов, которые будут печататься на протяжении следующего столетия. Ошеломляющая популярность этих произведений указывает на то, что чтение становилось в испанском обществе скорее способом проведения досуга, чем ученым занятием, хотя книги по-прежнему чаще читали вслух.
Рыцарские романы также представляли собой отражение мира, в котором политические границы были гораздо более проницаемыми, чем мы думаем. В рыцарстве, ставшем наднациональным культурным феноменом, не было ничего локального или ограниченного[37]. Даже при дворе короля Артура, который служил декорациями для большинства подобных произведений, рыцарство было частью международной придворной культуры. Благодаря норманнам она распространилась из посткаролингского общества X в., где смысловым центром неупорядоченной политической жизни было не суверенное королевство, а пришедшие ему на смену раздробленные феодальные образования, созданные военными авантюристами и мятежными вассалами. Постепенно герцогства Нормандия, Бургундия, Фландрия, Шампань, Блуа и Анжу стали играть в средневековой Европе роль, сопоставимую с греческими городами-государствами Античности или итальянскими княжествами Ренессанса[38]. По ходу дела претерпевали постепенные изменения и откровенно нехристианские понятия о чести и мести, которые были отличительной чертой раннефеодального общества. Племенные узы родства и закон кровной мести продолжали играть решающую роль, но новое общество усваивало теперь и чувство более широкой духовной идентичности, выходящей за рамки представлений об общей крови. Рыцарь превратился в сакральную фигуру, в которой преданность сеньору естественным образом находила свое наиболее полное выражение в защите не только вдов и сирот, но и Церкви.