После вареников было огромное блюдо с салатом. Где Ефимия раздобыла такое, осталось загадкой, а вот содержимое живо напомнило Вовану оставленный дом в далеком уже восемьдесят девятом году, когда об этом чертовом капитализме знали только по произведениям Драйзера. Помидоры, свежие огурчики, лучок зеленый и репчатый, перцы, укроп, петрушка и другая не поддающаяся идентификации зелень. Объевшийся Вован с тоской смотрел на это изобилие, от души политое сметаной, и на азартно чавкающих друзей.
— Откуда эта радость? — спросил он тоскливо. — Юрка притащил?
— С нашего огорода, — гордо ответил Серега, уже оставивший мысль о приобщении древних греков к плодам огородной цивилизации. — Дядя Вася расстарался.
— Да ладно? — не поверил Вован.
— Вот те крест, — побожился Серега. — Ты хотя бы попробуй немного, чтобы место в животе осталось.
— Для чего? — испугался Вован и даже вилку от блюда отдернул.
— Увидишь, — загадочно сказал Серега и успокоил: — Это не больно.
Впрочем, Вован много бы съесть все равно не успел, потому что с салатом расправились и без него и очень быстро. А потом Серега возгласил:
— А компот?!
И девчонки-официантки сноровисто стали вскрывать какие-то горшочки и вываливать из них в глубокие миски нечто странно похожее на мелкие сливы.
— Это что? — опасливо спросил Вован.
— Это вкусно, — ответил с набитым ртом Бобров.
Против такого авторитета Вован не устоял. Тем более, что отведанное яство оказалось обычным консервированным компотом.
— Стоп, — сказал сам себе Вован. — Откуда тут консервированный компот? Колись, Серега.
Серега скромно улыбнулся.
Все выяснилось буквально на следующий день. Вован осознал, что пока он вел с пиратами свою локальную войну, в поместье шагнули очень далеко на пути превращения его, по сути, в самодостаточное образование, для которого соседи не более чем торговые партнеры. Уже сейчас обитатели усадьбы брали в городе только керамические изделия. При желании, они могли бы наладить и свое производство, но Бобров просто считал излишним нагружать свою инфраструктуру местными технологиями. Получается у соседей хорошо — и ладно. А вот то, что Бобров не хочет делиться с обитателями города технологиями двадцатого века, капитан, в отличие от Сереги, поддерживал и одобрял. По его однозначному мнению, ход истории это ход истории, и не надо в него вмешиваться. Концепцию «люди как боги» он категорически отвергал. И знал, что он в этом не одинок, и его, ежели что, поддержит и Петрович и даже Юрка, служащий главным мостом между мирами. Насчет дяди Васи он, конечно, был не так уверен, но даже возраст того указывал скорее на консерватизм мышления. Никто не спорил, что бывало и наоборот, но это, как правило, были исключения.
Вобщем, Вован с удовольствием принял возложенную на него часть обязанностей и обещал передать всем капитанам своих кораблей и заморским купцам-посредникам назидание о закупке всяких, даже экзотических фруктов.
Серега же, получив такую поддержку, перешел к уже промышленным масштабам. Под это дело была построена даже котельная для питания паром технологического процесса, где предусматривалась высокая температура и давление. А Агафон лично съездил на встречу со свои скифским коллегой и отвез ему на пробу несколько горшочков нового изысканного лакомства. Отзывы из дворца поступили самые благожелательные и Агафон, не сомневаясь больше, взял на реализацию большую партию, прибавив к ним несколько амфор молодого пока коньяка.
Обоз должен был тащиться до Неаполя пару суток и Вован не стал дожидаться результатов. В новое плавание его провожала робко стоящая в сторонке Млеча.
Была середина октября. Море стало темно-синим и сморщенным. Ветер дул преимущественно с северных направлений и воздух ощутимо похолодал. Осень правила бал на юго-западе Крыма. Вернувшийся из города Прошка злорадно доносил развалившемуся в кресле Боброву:
— Неуютно у них в городе. Народ уже сейчас мерзнет, заматываясь на улице в гиматии, пеплосы и хламиды. И, главное, никто не утепляется. Кажется, пример перед глазами, я имею в виду скифов, ну надень ты штаны и будет тебе счастье. Нет, блин, ходят с голыми ногами. Даже наш прогрессивный Никитос. А потом прибежит к Петровичу. Ведь ясно же, что здесь не Греция.
— Это он зря, — добродушно проговорил Бобров. — Дует же. Сколько там снаружи? Не смотрел?
— Смотрел, конечно, — Прошка отвлекся от критики несчастных херсонеситов. — Девять градусов. А между прочим, когда я уезжал утром, было одиннадцать. Холодает, однако.