— Холодает — ладно, — сказал Бобров. — А вот шторм нам сейчас совсем не нужен. На днях должен прийти «Трезубец», а Владимир вдоль берега не ходит. И, скорее всего, рванет от Босфора прямо сюда.
— Нуда, — хихикнул Прошка. — Млеча и все такое…
— А в ухо? — лениво поинтересовался Бобров.
— Молчу, молчу, — Прошка был само смирение.
В дверь таблинума заглянула Злата.
— Ага. Вот ты где. Там Юрик появился. Замерз как последний раб в одной набедренной повязке. Сейчас на кухне трясется. Ефимия ему вино греет.
— Зря он с вина начал, — проворчал Бобров. — Лучше бы чайку с медом принял. Наверно не хочет выбиваться из образа.
— Это кто тут чего не хочет? — из-за плеча Златы появился закутанный в одеяло Смелков.
В руках его исходила паром большая кружка. Юрка смачно отхлебнул из нее и блаженно зажмурился.
— Некта-а-ар.
Потом добавил специально для Боброва.
— Сам пей чай, узурпатор. Расселся тут, понимаешь.
— Чего тебя принесло в такой холод? — поспешил перевести разговор Бобров, зная Юркино отношение к авторитетам.
— Это у вас холод, — передернулся Смелков и торопливо отпил из кружки. — А у нас теплынь и некоторые еще купаются. А принесло меня по твоей просьбе. Так наверно я и останусь неоцененным, — добавил он, обращаясь уже к Злате.
Та сочувственно покивала.
— Это что еще за просьба? — удивленно спросил Бобров.
— А кто это у меня просил достать ему сперму быка-производителя для искусственного осеменения? Не ты?
Окружающие ошеломленно посмотрели на Боброва, а тот заметно смутился и начал оправдываться:
— Ну просил. Так это когда было-то.
Юрка даже про свое вино забыл.
— Ты что ж, думаешь я ее под кроватью держу, эту сперму? Или что я сам бык-производитель? Я же пол Хохляндии обзвонил пока не раздобыл это… не знаю, как назвать. А денег сколько угробил. Вобщем, с тебя полкило золота. В другой валюте не беру.
— Прошка, сбегай за Петровичем, — попросил Бобров. — Где у тебя эта сперма? — это уже к Юрке.
Тот вытаращился небывало.
— Моя при мне, — проворчал он. — А вот бычья в моей комнате в сосуде Дьюара. И надо поторопиться.
Петрович вбежал в таблинум решительный и готовый ко всему. Однако среди присутствующей публики он не заметил никого, кто бы остро нуждался в его помощи. Петрович недоуменно оглядел странно выглядящий народ и повернулся к Боброву за разъяснениями. Но Бобров его опередил.
— Петрович, — спросил он и слегка поежился, — вот как ты относишься к искусственному осеменению?
— Я? — переспросил несколько огорошенный эскулап. — Я к нему не отношусь.
— Нет, ты не понял, — сказал Бобров. — А чтобы было понятно всем, я начну издалека. Вот все вы любите творог, сметану и простоквашу.
Из угла, где пристроился Прошка, раздался мечтательный вздох.
— Так вот, Млечина молочно-товарная ферма не может обеспечить всех желающих этим продуктом. Не потому, что ей не хочется, а потому, что местная порода коров этого сделать не позволяет. Мелкая она слишком. Понимаете? И надои у нее соответствующие. А современную нам корову через портал не протащить.
— Ну-у, — сказал Петрович. — Я бы взялся.
Присутствующие посмотрели на него удивленно, а закутанный в одеяло Смелков с откровенной иронией. Бобров же вообще не отреагировал и продолжил, как будто Петрович ничего и не говорил.
— Почитал я литературу про выведение новых пород и понял, а зачем нам здесь корова или бык-производитель, когда можно обойтись частью быка.
— Хрен отрезать? — подал голос испорченный агорой Прошка.
Бобров посмотрел на него укоризненно и Прошка смешался.
— Так вот, частью. И эту часть нам Юрка доставил.
Юрка забросил конец одеяла на плечо на манер гиматия, прижал руку к сердцу и раскланялся. Содержимое кружки он предусмотрительно выпил.
— Теперь, кто у нас ближе всего к этому делу? Конечно, Петрович.
Общее внимание обратилось на Петровича.
— Э-э, — сказал тот. — Я врач. Терапевт. Я не ветеринар.
— Ничего, — успокоил его Бобров. — Ты же гинекологию знаешь. Ну вот, там то же самое, только хвост мешает. И вообще, Мелания тебе поможет, да и Млеча в стороне не останется. Давай, Петрович, а то сперма испортится. А за нее деньги плачены.
Петрович ушел, храня на лице выражение одновременно мрачное и озадаченное.
… — Парус! — с воплем в таблинум ворвался всезнающий Прошка.
Бобров и Петрович, сидящие за низким столиком и вычисляющие сроки стельности коров, дружно вздрогнули. Бобров погрозил Прошке кулаком, а Петрович швырнул в него тапочек. Прошка ловко уклонился, и Петровичу пришлось идти за тапочком к самой двери.