Все пять часов я словно пребывала в прострации. Хотела узнать хоть что-нибудь, но в то же время боялась услышать, что его не спасли.
Когда ко мне, наконец, подошёл усталый седоволосый врач, на меня словно напал паралич, сердце сжалось, воздуха не хватало.
— Скажите, что он жив, я вас умоляю, — зарыдала я.
— Он жив. Сейчас он находится в тяжёлом состоянии. Мы сделали все, что смогли. Пока это всё, что я могу вам сказать.
Проморгав слезы, я прочитала ФИО врача.
— Леонид Яковлевич, чем я могу помочь? Дорогие препараты, отдельная палата, я не знаю, вы только скажите, я все оплачу.
— Успокойтесь, зачем вы мне суете деньги? — заворчал мужчина. — Если хотите отдельную палату, можете оплатить это на первом этаже. Насчёт препаратов и лекарств я пока ничего сказать не могу. И не сорите так деньгами, они вам ещё понадобятся.
— Скажите, я могу его увидеть?
— Сегодня даже об этом не думайте, завтра возможно, но сейчас я вас в таком состоянии к нему не пущу, — категорично сказал врач.
Закрыла глаза, я должна быть сильной, все будет хорошо. Черт!
— Вам давали успокоительное? — нахмурился врач, разглядывая меня.
— Да, — прошептала я и снова заплакала.
— Как я могу к вам обращаться?
— Катя.
— Екатерина, я понимаю вас, но вы должны быть сильной, он жив — это главное. Поэтому езжайте домой, поспите и завтра с новыми силами приедете сюда.
— Я не смогу.
— Сможете! Возьмите себя в руки. Он жив.
— Я попробую, — сказала я, лишь бы отстал, никуда я отсюда не уеду.
— Мне нужно идти, оставьте свой номер телефона, если все-таки одумаетесь и поедете домой.
— Скажите, а вы звонили отцу Дениса?
— Отцу мы позвонили в первую очередь, но он сказал, что у него нет сына, и отключился. Потом мы нашли ваш номер, вы были подписаны как «любимая», поэтому мы решили, что вы жена или девушка.
— Спасибо, — прошептала я.
— Пока меня не за что благодарить.
Врач ушел, а я сидела, как громом поражённая “Нет сына”. Сволочь.
Во мне вспыхнула ненависть. Если я узнаю, что это он виноват, я его уничтожу! Никогда я ещё не испытывала такую ненависть, даже к Алле, и то там скорее была обида.
Иван
Подъехав к больнице, достал с заднего сиденья белый халат и направился в здание. Сколько раз мне приходилось добивать объект в больницах? Наверное, пять, от силы. Что могу сказать, парень выиграл себе несколько часов жизни. Мне не составило труда узнать, где находится объект. Оставалось всего ничего: пройти в реанимацию, поставить укольчик и готово.
Поднявшись на третий этаж, я уверенной походкой пошёл к реанимации. Знал, что меня никто не остановит. А если и остановят, у меня всегда есть, что сказать.
Неожиданно я увидел Веру. Замер. Сердце часто забилось. Моя Вера. Хочу сделать шаг и сжать в объятьях женщину, укравшую мое сердце. Но память кричит о том, что Веры нет, уже два года нет. Передо мной сидит Катя, моя дочь. Она плачет. Мое сердце сжимается.
— Девушка, — начинаю я, подойдя к дочери.
— Я не уйду! Может не уговаривать. Я не смогу находиться дома и знать, что он здесь один. Скажите, вы когда-нибудь любили по-настоящему? — неожиданно спрашивает Катя, поднимая на меня свои глаза.
В горле застревает ком. Все считают меня бездушным убийцей, и они правы. Моя душа и сердце остались у жены и двухлетней дочери.
Перед глазами снова пролетел тот день, когда Вера узнала, чем я зарабатываю на жизнь. Я помню этот ужас в глазах. Мой единственный луч света в кромешной тьме испугался меня.
— Не уходи, — умолял я.
— Не могу, прости, — плакала Вера.
— Я умру без тебя.
— Ты уже мёртв. Ты безжалостно убил стольких людей, я видела списки! — закричала Вера.
Наша дочь заплакала на руках жены.
— Куда поедешь?
— В деревню, в дом матери, — признается Вера.
Одевает дочь и хватает чемодан. Я беспомощно провожаю её до прихожей.
— Любимая
— Нет.
— Но наша дочь
— Забудь о ней. Для неё ты мёртв. Прощай, Иван.
Она хлопнула дверью и ушла из моей жизни. Я мог вернуть, пригрозить убить. Но я не мог так поступить с ней, слишком сильно любил. Наблюдал, следил, старался помогать деньгами, чтобы она не знала. Она так никого и не встретила больше, как и я.
— Любил, — ответил я.
— Тогда ответьте мне честно. Вы бы смогли уйти спокойно спать домой, если бы ваша любимая была в реанимации в тяжёлом состоянии? — заплакав, спросила Катя.
Боже, дочка, сколько ты уже плачешь? Её глаза покраснели, под глазами тёмные круги. Где, черт возьми, врачи? Не могли поставить успокоительное.
Стоп! В реанимации?
— Нет, я бы ночевал здесь и ждал новостей, — ответил честно и добавил. — Вы девушка Велинского Дениса?
— Его невеста, — поправила Катя, устремив на меня внимательный взгляд.
Боже, Вера, я чуть не убил собственного зятя.
— Держитесь, я уверен, с ним все будет хорошо, — через силу улыбнулся я.
— Спасибо большое, извините, что отреагировала так резко, — извинилась Катя.
— Я все понимаю, не извиняйтесь.
Катя снова заплакала, а я не стал ей мешать выплёскивать свою боль. Пускай лучше плачет, чем держит в себе. Мне очень хотелось обнять её, по-отцовски успокоить, но я не мог. Я мёртв для неё.
Развернулся и пошёл к лифту.
Я виновен в слезах своей девочки. И единственное, что я могу, это устранить угрозу для её жениха. Потому что я давно знаю Велинского старшего, он никогда не остановится. Если решил убить сына — убьёт. Не с моей помощью, так с другой.
Сажусь в машину, снимаю халат и еду к особняку Велинского. Обойти охрану и попасть внутрь мне не составляет труда. Хотя я уже стар для такого, года идут быстро, все меньше заказов. Но я давно не переживаю по этому поводу, денег хватит ещё моим правнукам на безбедную жизнь. Беру заказы, потому что не в моих правилах отказывать. Но правила на то и правила, что их приходится нарушать.
Застаю Велинского в кабинете, он пьян, по полу резбросаны фотографии моей дочери и его сына. Сволочь, следил за моей девочкой.
— Ты? — лицо Велинского вытягивается, я вижу страх в его глазах.
— Я, — улыбаюсь.
— Что тебе надо? Ты его убил?
— Чем тебе насолил свой собственный сын?
— Зачем? Тебе же наплевать? — усмехается Велинский.
— Мне любопытно, сначала девчонка, потом вот сын? Что они тебе сделали? — присаживаюсь напротив него, закуриваю сигару.
— Алла услышала мой разговор с сыном, — поморщился Велинский. — Мы разговаривали об убийстве этой девки.
Велинский кидает мне фотографию моей дочери. Дурак.
— Твой сын хотел её убить? — спокойно спрашиваю я, не показывая, насколько взбешён.
— Он мне врал! — закричал Велинский. — Шашни крутил! Нужно было всего лишь забрать заказ у этой выскочки, а он благородно отдал ей на блюдечке. Щенок меня предал. Меня все предают!
Мне противно. Передо мной сидит не Велинский, а жалкая его копия.
— Так зачем ты пришёл? — фокусирует на мне свой взгляд Велинский.
— Чтобы тебя убить, — улыбаюсь.
Екатерина
Я всю ночь пробыла в больнице. Утром пришлось отлучиться в офис, раздать всем задачи, быстро проверить документы и мчаться обратно в больницу.
— Как, он не приходит в себя? — с испугом спросила я, когда Леонид Яковлевич провёл меня к Денису.
На любимого было страшно смотреть. Всё лицо в синяках, царапинах, кругом трубки.
Закрыла глаза. Боже мой, теперь мне будет это сниться в кошмарах.
— Я оставлю вас ненадолго, но потом, Екатерина, вам придётся уйти, — сказал врач и вышел.
— Любимый, — прошептала я, боясь к нему прикоснуться, сделать больно. — Борись, слышишь? Не бросай меня, прошу тебя.
Но любимый молчал. Он словно спал крепким сном.
Так прошло три дня. Я не могла есть, спать. И уходить из больницы тоже больше не могла.
Распустила на время всех своих сотрудников, так сказать, в незапланированный отпуск. Из реанимации меня не выгоняли, даже принесли стул, и я часами смотрела на любимого, мечтала, чтобы он открыл свои глаза и посмотрел на меня, улыбнулся, пошутил. Мой хороший, мой любимый.