ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
26 сентября. Понедельник. Четыре дня до завершения конкурса.
Утром мне было лучше, но не настолько, чтобы я сумел вылезти из-под одеяла — тело по-прежнему ломило, и всего меня трясло и знобило. Дашка напялила на меня 2 свитера и заботливо поила весь день горячими отварами трав. Цыпленок, похоже, поправлялся, тихо сидел в кроватке, как будто понимая, что не время теперь привлекать излишнее внимание к собственной персоне. Длинноухий, видя, как я рвусь к компу, приволок к тахте свой ноутбук. На монитор смотреть было больно, даже когда я применил инверсию к настройкам экрана и белые буквы проступили на черном фоне. Дашка нашла в шкафу темные очки, и читал я, напялив их на нос.
Сначала я вышел на первую страницу. Новостей особых не было. Предварительные итоги конкурса были не утешительны. Первые три места лидировали, резко оторвавшись от всех предыдущих. Мы стояли втроем в подоблачных высотах, как боги Олимпа, и настолько близко друг к другу, что было понятно — между нами еще что-то может поменяться, но сместить нас с этой высоты некому. Только Олимп наш был сейчас похож на Везувий перед извержением. Первой была Цыпочка, за ней следовал я, а затем SolaAvis. Фея и все остальные из первой десятки не были больше нам конкурентами. А мы — мы стояли в обнимку. Поменяется или нет расклад? Я вздохнул и открыл почту. Не знаю, чистили ее или нет Касьянов с компанией, но писем было достаточно много.
Сначала я посмотрел, что творится на работе. Шеф меня выгнал веником взашей. Этого, разумеется, и следовало ожидать. И я не слишком расстроился. Не очень я уже надеялся, что выпутаюсь из этой ситуации с конкурсом. Даже если останусь живым, придется менять весь свой последующий образ жизни: место жительства, работу. Впрочем, что уж тут загадывать? Пока стоит всего-навсего простая задача — остаться в живых. Однако, на скорое прибавление денег в семье рассчитывать не приходится. А значит, съехать с квартиры, пока нас не вышвырнули взашей, если я займу второе или третье место, вряд ли куда получится.
Фея, довольно-таки успокоенная собственным выровнившимся положением, спрашивала меня, как я собираюсь выпутываться из создавшейся ситуации, предлагала денег на дорогу, если мне понадобится куда поехать. Сказала, что собрала себе, но, очевидно, уже не понадобится. К себе, однако, не приглашала. И просила не афишировать помощь, которую она мне предложила. Я оставил ее письмо пока что без ответа и прочитал то, что пишет Шаман.
Шаман прислал достаточно сбивчивое письмо, сетовал, что в резервации тесно, он бы меня принял, но нужны хорошие докумены, иначе просто кто-нибудь заложит, чтобы занять освободившееся жилье. Все это было совершенно логично, просто и ясно. И никаких претензий у меня к Шаману не было, и быть не могло. Но в конце письма он просил больше не писать ему. И я расстроился. В конце концов, конечно, это был шанс — взять деньги у Феи и рвануть с семьей в Сибирь, но вряд ли бы я сумел им воспользоваться из-за своего состояния, тем более, что и документы подделать нам Хиппа если и успел, то передать не передал. А значит, этот выход был явно закрыт.
Я почувствовал одиночество. Я почувствовал, что мы одни в этом мире: я и три самых близких мне человека. На волосок от гибели и совершенно одни. Оставались еще два десятка писем Цыпочки, но я отложил их до завтра, поступив, разумеется, жестоко по отношению к девчонке — ей было много хуже, чем мне. Цыпочка была одна, и она занимала первое место, но чем я мог ей помочь? Пустыми утешениями? Не мог я сейчас этим заниматься. Не знал, как это делать. Я лежал и молился весь день, а вечером попросил Дашку посмотреть, как дела на улице: не следит ли кто за нашими окнами и парадной, и когда она сказала, что все в порядке, крепко заснул до следующего утра.
ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
27 сентября. Вторник. Три дня до завершения конкурса.
В последние дни события так резко и быстро сменяли друг друга, что я не успевал задуматься о том, что время-таки идет, и близится, ох, близится развязка. И прав, тысячу раз прав был Ветер, когда пророчил мне победу в этом чертовом конкурсе. Даже если не первое место — то второе или третье обеспечено, а это значит: если не смерть, то изгнание. Изгнание с семьей, без средств к существованию, без связей, без жилья, без работы, без особой надежды на то, что мы сможем выжить. Ночью я обдумывал, как все это будет происходить. Если я займу первое место, то когда придут за мной: сразу? или начнется бюрократическая волокита, мучительная, оттягивающая неизбежный, но скорый конец? Будет ли суд? Или без следствия все так и свершится? На каком основании предъявят мне ордер? Какие у меня права, и есть ли возможность защиты? Если я займу второе и третье место — меня выдворят из страны, это понятно. Но как быть с семьей? Дозволят ли ее взять с собой или я должен буду оплачивать переезд? Позволят ли продать квартиру? И если «да», то как быстро я должен буду со всем управиться? Думая обо всем этом, я заснул, и, возможно, от этого мне стало немного легче: новые проблемы целиком заняли мое сознание, не то, чтобы они были проще старых, но я знал, что конкретно я могу сделать в данной ситуации, а дальше — как Бог даст.
Проснулся я рано, вставать не стал — было еще слишком тяжело, — потянулся за ноутбуком, который стоял около тахты и, не вылезая из постели, стал быстро перебирать юридические сайты — искать бесплатные консультации для бедных. К моему удивлению, такие еще оставались, правда, немного, я сформулировал те вопросы, которые у меня возникли по поводу того, что мне должно делать по завершении конкурса, и бросил их в эфир сразу по всем найденным адресам. Дожидаясь ответа, посмотрел рейтинг: с вечера он не изменился.
В почте прибавилось писем Цыпочки. Их было уже около 40, я открыл последнее, которое пришло несколько минут назад: «Да ответьте же скорее, у меня почти не осталось денег!» — было написано в записке. Я быстро проглядел несколько предыдущих писем. Цыпочка, на мою бедную голову, сбежала из дома, приехала автостопом в Питер и уже несколько дней ночевала в интернет-кафе, старательно избегая встреч с милицией и пытаясь выйти на связь со мной.
— Черт! Да что ж она, хоть бы парня какого подцепила! — подумал я, но понял, что это не выход для девчонки. Кратковременная связь не спасет ее. И кому нужна она — без денег, без жилья, без документов? Как только будут подведены итоги конкурса, никто не захочет нянчиться с 16-летней девчонкой, которой грозит высшая мера наказания. Будет ли приравниваться помощь ей к укрывательству преступника? — пожалуй, что да.
Что делать мне с ней? В моем доме девчонка пропадет однозначно. Какое бы место из первых трех я ни занял, Цыпочкино присутствие будет обнаружено. И участь ее будет так же предрешена, как если бы она оставалась у себя дома. Я сквозь зубы тихо ругнулся и разбудил Дашку. В конце концов, не могу без ее совета давать я домашний адрес невесть кому. Впрочем, похоже, что те, от кого я свой адрес старательно скрывал, знали его не хуже, чем я. Посоветовавшись с женой, я отослал Цыпочке записку — приходи, мол, поговорим, но помощь, сразу учти, обеспечить не сможем…
Ответа из юридических консультаций все не было. Я не стал выключать ноутбук, положил его между собой и Длинноухим. Попросил Дашку принести мне телефон. Пока она хозяйничала на кухне, я позвонил в храм, чтобы предупредить, что не смогу придти на службу. Все-таки, двунадесятый праздник — Крестовоздвижение — надо было отметиться. Еще я хотел заказать панихиду по Ветру, сегодня был девятый день с его гибели. Всего только девятый день, а мне казалось — прошла целая вечность. К телефону, однако, никто не подошел. Я посмотрел на часы, служба должна уже была скоро начаться. Я набрал номер мобильного отца Иллариона, но опять никто не ответил. И диакон Сергий, к которому я попытался пробиться, молчал. Лишь на последний звонок — свечнице Маше — трубку подняли. Маша сказала, что храм заперт — вчера по дороге со службы был убит неизвестными людьми отец Илларион, диакон Сергий ни свет, ни заря отправился в Лавру, он должен сегодня пройти хиротонию, чтобы занять место отца Иллариона. «Не хочешь ли ты пойти в диаконы?» — спросила Маша. «Потом, сейчас никак не могу», — отговорился я, не желая объяснять, что со мной тоже далеко не все в порядке. Смерть отца Иллариона уже не потрясла меня, похоже, я очерствел, начал становиться равнодушным. Мне это очень не понравилось. Очень вдруг захотелось спать, я начал судорожно зевать, но тут заметил боковым зрением, что на экране монитора высветилась какая-то надпись. Я положил ноутбук на колени. Ну что ж, одна из юридических консультаций откликнулась. Вести, однако, были неутешительные. Помочь мне никто не мог, проходящие через конкурс Мэйл.Ру не обеспечивались защитой адвокатов, это не было предусмотрено в процедуре ареста. Правоохранительные органы могли распоряжаться моей судьбой по своему усмотрению. Без суда, без следствия, без протокола… Вот те и демократия, вопли о которой слышались даже из выключенного телевизора.