Меж тем электробус все едет и едет… Уж и окраина скоро! Это куда же мы собрались? Гулять будем за городом? Хорошее дело. Я в лесу люблю гулять… Белок там облаивать, например…А сколько там запахов новых, вы себе не представляете! Однако, что, мы выходим? А-апчхи. Ну, уж мы и зае-е-ехали…
Стоим у решетчатых ворот с красной звездой на них. За воротами – видно бесконечное серое бетонное поле, от которого остро пахнет горелой резиной, керосином, металлом… Это что, аэродром? Мы здесь зачем?
А! Я все поняла! Мы сегодня перед курсантами выступать будем! Интересно, а курсанты сладкое любят? Да точно, любят… Сладкое все любят.
Пройдя через проходную с вертушкой на входе, под которую я еле пролезла (нет! надо срочно худеть! надо!) мой Старший уверенно направился в сторону двухэтажного здания с надписью «батШ» перед входом.
Внимание. Ступенька, ступенька. Дверь. Лестница: ступенька, ступенька, ступенька, ступенька… Поворот налево.
Комната. В ней за столом, на котором стоит экран, наверное, телевизора, чужой Старший в синей форме, такой же, как у моего.
Мой Старший указывает мне «Место» в уголке, я там смирно, как путевая, сажусь. А он одергивает китель, оставляет свою белую трость у стола и уверенным шагом входит сквозь двойные двери, оббитые черной псевдокожей, в кабинет. Дверь закрывается.
Я тихохонько сижу, и делаю вид, что меня абсолютно не интересует разговор оставшегося в прихожей чужого Старшего с другим чужим Старшим, зашедшим буквально через минуту:
— Видал?
— Ага! Это ведь Черняк, да?
— Он самый. Эк его на Пандоре-то приложило…
— Да, дела… А он что, решился-таки принять участие в «Зеркале»?
— А куда же ему деваться, милый ты мой? Он же летчик, пойми. Для него жизнь без неба, это просто долгая смерть…
— Это верно… Да как же он летать-то будет? Он же слепой?
— Да ведь с «Зеркалом» это ерунда! Будь он даже слепоглухим паралитиком! Все одно, у него из тела мозг извлекут, да к серсинам подключат. Ему же лучше! Видеть снова будет! И летать… Я бы на его месте тоже согласился.
— Да всякий бы согласился, чо там…А все-таки, зачем такие сложности? Что, нельзя было автоматом обойтись?
— Вот скажи мне, дружок… Какой самый главный прибор в разведботе?
— Э-э-э… биоанализатор?
— Неправильный ответ. Самый главный прибор, это сам пилот. Пока он что-то отвечает, значит, все нормально. И другие живые за ним пройдут. А если замолчал, то беда! Надо другой экипаж посылать…
— Собеседники помолчали…
— У них какой планируется Пэ-пэ-пэ?
— Девяносто два и восемь.
— Ну, может и к лучшему… Зато здорового пилота сэкономим!
Из кабинета, с радостным и веселым лицом, вышел мой Старший. Он ласково потрепал меня по загривку и мы пошли к себе домой…
Мой Старший думает, что я ничего не понимаю! А я всё понимаю. Я поеду на Пандору вместе с ним, одного его я не отпущу. Куда он, туда и я. Не жалейте меня, не надо… Ведь я же урод. Таких не жалко.
Голованы- раса разумных собак с планеты Пандора. Дружелюбны к землянам, в отличие от кото-образных синекожих аборигенов.
Автор рассказа знает, куда впадает Волга. И чему равен один кабельтов, тоже
ППП. Процент предполагаемых потерь. При наступательном бое принят максимальный, 35%
Кашпур Валерий Валентинович
152: "М" ы
— Опоздали, они уже там!
Кедров с досадой хлопнул по выпуклой эмблеме перед собой. Исцарапанная, местами с отвалившейся голубой эмалью большая буква «М», Мытищинского машиностроительного была для Максима козлом отпущения, которому в последнее время часто перепадало на орехи. Когда полетела одна из секций аккумуляторов, ей сильно досталось. Чтобы выжать последние крохи энергии Айно и Карим тогда провозились на морозе битый час – извлекали из корпуса, били кувалдой, впихивали её на место.
Ещё один раз Максим лягнул её в гневе, проснувшись вчера от скрежета слетевшей гусеницы. Винить было кого – прижимистый Кузьмич не соблазнился даже золотистой бутылкой «Арарата», размашисто написал «Не представляется возможным» и выстраданная накладная вернулась в бухгалтерию геологоразведки ни с чем.
Сюда бы этого кругленького, пухленького Кузьмича с гранёным стаканчиком чая в старинном подстаканнике и затёртым планшетом на котором вечно маячит кроссворд «Комсомолки». Ведь были гусеницы на складе, были! Это Максим знал точно. В курилке жизнерадостный хохол, пилот транспортника, благодушно поделился со страждущим пачкой крепких «Столичных» и поведал, что видел в транспортных логах гусеницы для вездеходов. Геологоразведке они были нужны как воздух.
Бедолаги, которым не удавалось починить гусеницу, сгрызали ногти до мяса в ожидании ремонтника. А здесь на этом маршруте спасатели Кедрову не светят – они за двести километров от периметра возврата, ни одному, самому мощному вездеходу Капы не хватит аккумуляторов добраться до них. Кузьмичу на это всё было плевать, геологоразведка была далеко – колесила где-то за горизонтом красной пустыни, а транспортный отдел администрации куполсовета вот он, рядом. Что будет если вездеход председателя встанет? У Кедрова есть гражданская сознательность, он понимает общественные приоритеты?
— Да Макс, этто американцы, виддишь горбатую шттуку слева, бобкэт?
Когда Айно волновался, его эстонский акцент становился более отчётливым – «т» становились длинно-тягучими, а ударение на первом слоге звучало как маленький взрыв.
— Вот сволочи, задницы скипидаром у них намазаны, что ли?
Слова Айно отвлекли Макса от тягостных воспоминаний, он оставил мытищинскую эмблему в покое, опять схватил ребристую рукоять командирской башенки. Эстонец был прав – по мере приближения большое, сверкающее синим пятно превратилось в ряды солнечных батарей, а рядом проступил горбатый силуэт. Каповцы называли их «бобкэты» или «еноты». Вездеходы штатовского купола «Обама» отличались характерным наплывом энергетического отсека позади пилотской кабины и походили на енотиков, которые шустро бегали по марсианским равнинам. Их форма и название фирмы-производителя «Bobcat» послужили поводом для прозвищ. Геологи купола «Капица» видели их только издали.
Согласно планетарному праву, территориальные границы фиксировались на расстоянии 450 километров от куполов. На Марсе пограничных сил, застав не было, купола выстраивались, как правило, в кратерах, вблизи крупных месторождений полезных ископаемых. Все тонкости были тысячи раз оговорены дипломатами на Земле. Никому не нужны были международные напряжения вдали от метрополий, поэтому границы были чисто номинальными понятиями. Никому не было дела к соседям, суровые условия планеты приковывали к куполам, требовали напряжения всех сил только чтобы удержать жизнь в их хрупких оболочках и извлечь из марсианских недр необходимые материалы.
— Внимание, здесь походный лагерь разведывательного отделения купола «Обама», Соединённые Штаты Америки. Я коммандер Даниэла Риверстоун. Немедленно остановитесь и назовите себя…
Как всегда Айно был на высоте, сразу сообразил, что янки их тоже заметили, и переключил рацию на штатовскую частоту. Женский голос хоть и звучал волнующе мелодично, но противные нотки официальности и превосходства неприятно резонули слух Максима. Можно было подумать, что за тысячи километров вокруг есть какой-то иной купол каких-то других штатов. «Ну, сучка феминистская, сейчас я тебе встречу на Эльбе устрою» – беззлобно подумал Кедров и продекламировал:
— Здесь партия геологоразведки купола «Капица» Советский Союз. Я начальник партии Максим Кедров. Следую истинным курсом 82 градуса.
Он специально указал направление в абсолютном счислении. Любовь американцев к информатизации при полном отсутствии здравого смысла порождала массу анекдотов. Никакой другой нации мира не пришло бы в голову приниматься за расчёты курса обьекта, если при этом он несётся на тебя. Пять минут незнакомой американке понадобилось, чтобы это сообразить. За это время солнечные батареи и бобкэт значительно выросли в поле визира – уже стали видны растяжки панелей, а на темносером корпусе вездехода проступили наросты датчиков и усики антенн.