Между тем, без стука открылась дверь и в кабинет Черткова зашла женщина невероятной красоты. Габи умела быть объективной, и отлично знала, что при желании может выглядеть, и нравиться мужчинам и женщинам может тоже. Однако, Эва Сабиния и Анаис д’Антиньи были значительно красивее нее. Это факт. И Мария Перигорская, пожалуй, тоже превосходила Габи своей красотой. Однако эта женщина была способна затмить любую из первых красавиц Европы. Высокая, рыжая и зеленоглазая, но это всего лишь слова. Габи тоже высокая, но фигура… но грудь… Увы, даже сравнивать не с чем. И цвет волос уникальный, рыжие они ведь тоже все разные, но этот темно-рыжий цвет был попросту удивителен. При взгляде на него в голове возникали ассоциации с красками осени, благородной бронзой и много с чем еще, но в сочетании с зелеными – буквально изумрудными - глазами и со смуглой кожей теплого оттенка, это было уже нечто невообразимое.
- Доброе утро, - сказала незнакомка низким, чуть хрипловатым голосом грудного регистра.
– Не помешала? – но смотрела, спрашивая, не на Черткова, в чей кабинет она пришла, и не на Акиньшину, сидевшую напротив хозяина кабинета. Она смотрела на Габи, глаза в глаза.
Женщина была одета достаточно просто: черные джинсы, шелковая блузка кирпичного цвета и темно-коричневый пиджак из тонкой кожи. Но вот какое дело, едва взглянув на незнакомку, Габи уже знала, что женщина эта привыкла носить совсем другое платье. Именно платье и обязательно длинное – в пол, а еще должны были быть непростые драгоценности в ассортименте и сложная прическа или даже седой парик – и все возникавшие ассоциации были связаны с восемнадцатым веком, не раньше, но и не позже. И, разумеется, предполагался какой-то «нескромный» титул.
«Баронесса? – спросила себя Габи. – Возможно, но, скорее всего, все-таки графиня… Или бери выше?»
- Будем знакомы, - сказала женщина почти без паузы, продолжая, как и прежде, смотреть на одну лишь Габи. – Я Татьяна Черткова[12], а вы?
- Не Татьяна, - доверилась Габи своей интуиции. – И не Черткова, - встала она со стула. - Возможно, как-то связаны, но это не ваше имя. И еще, думаю, должен быть титул. Графиня? Возможно, княгиня…
- Умеете удивить, - подняла женщина левую бровь.
- Умею, - согласилась Габи. – Я Габриэлла де Мишельер.
Свое знаменитое Э она решила пока не озвучивать.
- Француженка?
- Алеманка. – Слово было непривычно для современного русского языка, но Габи выбрала именно его. Играть так играть по-крупному.
- Все страньше и страньше… - Русским языком незнакомка, представившаяся Чертковой, владела безукоризненно, но в ее произношении слышался легкий западноевропейский акцент. Возможно, что и французский, если иметь в виду конкретно этот Мир.
- Надо полагать и титул имеется?
- Имеется, - впервые улыбнулась Габи, - как не быть. Наверное, правильно будет сказать, что я княжна.
К этому моменту Габи уже твердо знала, что разговаривает с такой же путешественницей между мирами, как и она сама. Почувствовала эманацию перехода, и, хотя это был не волчий портал, это все-таки был именно портал межмирового Перехода.
- Почему от вас пахнет войной?
- Любопытный вопрос, - усмехнулась Габи, - и я на него отвечу, но только после того, как вы ответите хотя бы на два моих вопроса.
- Справедливо! – согласилась женщина после секундной паузы, очевидно взятой на раздумья. – Вы ошиблись, княжна, я действительно Татьяна Черткова. Была ею, пока не умерла. Но она, - указала она на себя, - не Татьяна. Тут вы правы. Я графиня Теа д’Агарис.
- Давно перешли, графиня? – уточнила Габи.
- Семь дней назад, - улыбнулась графиня. – А вы?
«Значит, тоже почувствовала…»
- Мы сегодня ночью, - кивнула Габи на Акиньшину.
Теа д’Агарис посмотрела, наконец, на Веронику, и брови ее взлетели вверх.
- Акиньшина? – удивилась она. – А ты-то как с этим связана?
- Вы знакомы? – Теперь Габи сообразила, что Вероника вскинулась еще тогда, когда графиня назвалась Татьяной Чертковой и затем, во все время разговора, сидела, уставившись на Теа огромными круглыми глазами, и при этом прикрывала рот ладошкой.
- Таня Черткова… - хрипло выдохнула Акиньшина и бросила быстрый боязливый взгляд на хозяина кабинета, - она…
- Умерла два года назад, - болезненно поморщился Виктор Михайлович. – Ее застрелили во время покушения… Покушались на меня, не на нее, но пуля дура, знаете ли…
«Вот, значит, как…»
Что ж, джа знали про такие истории, у них даже термин имелся как раз для таких случаев.