Потом он думал: это правильно, что они решили быть вместе, двое уже немолодых, много переживших людей. А кто еще может стать для него женой? Никто более, пожалуй, никто…
Ханов, узнав о его женитьбе, сказал:
— Все правильно. Только с завода я тебя не отпущу. Мы тебя делаем начальником цеха. Это не я придумал, это рабочие просят. Ну, и вообще у тебя здесь перспектива. Будешь наезжать в Москву. Не мальчик.
Так жили они в разных городах несколько лет, до тех пор, пока Валдайского не забрали в главк. Ханов же и рекомендовал его на эту должность. Ему предлагали хорошую, новую квартиру, но Вера сказала: не будем переезжать, она привыкла к старому дому, да ему и самому нравилась эта квартира, хорошо, что Вера в свое время сумела обменять свою и отцовскую двухкомнатную на эту трехкомнатную. Сейчас у каждого есть свой угол: у него, у Веры, у Алеши…
Ханов, Ханов… Петр Сергеевич еще раз оглядел реку, скользнул взглядом по мосту, темному лесу. «Надо ехать к нему, надо говорить открыто». Да, министр предупредил: никаких разглашений. Ну и что? С Хановым он может говорить прямо, потому что знает: тот не будет вилять, хитрить, прятать глаза, он не из тех, кто станет защищаться ложью, хотя бы перед ним, Валдайским. Ханов сам любил говорить: истина открывается бесстрашию, хочешь знать правду — победи свой и чужой страх, истина всегда требует победы над ложью… «Нам надо увидеться, чем скорее, тем лучше», — твердо решил Петр Сергеевич и встал со скамьи.
Глава вторая
Алексей Скворцов, сын Валдайского
Он ощутил усталость мгновенно, как только окружавшие его люди пришли в радостное возбуждение. Алексей видел — они кричат, хотя не слышал их слов; его толкали в плечо, пожимали руку, а он тупо смотрел, как вращались валки и величаво плыла меж ними полоса, свертываясь в рулон в конце стана, при свете прожекторов сталь синевато поблескивала. Алексей так устал, что хотелось тут же, прямо у пульта, лечь на пол, но он увидел, как бежит по пролету директор, живот у него, обтянутый свитером, колыхался. Директор чуть не сбил Алексея с ног, обнял, уколол щетиной: его, видимо, подняли с постели, и он не успел побриться, от него пахло мятной зубной пастой.
— Ну, Алексей Петрович, ну, дорогой! Ни тебя, ни твоих ребят не обижу! Орлы! Как есть орлы!
Мясистое лицо директора начало расползаться перед глазами, Алексей успел подумать — сейчас упаду, но, наверное, это поняли и другие: Гоша Белозерский подхватил под руку:
— Плохо, шеф?
У Алексея не было сил даже ответить.
Директор засуетился:
— Давайте в мою машину. Отоспитесь. А в четыре — торжественный пуск, потом пируем.
Во дворе ему сделалось легче. Светало. Алексей, прикрыв глаза, жадно вдохнул свежий воздух. Едва он с ребятами вышел из проходной, как увидел лес: снег лежал кое-где на ветвях темных елей, а за елями — знакомые изломы гор, но на них не было снега: темно-серые отвесные плиты, отполированные ветрами, и там, где они соприкасались с небом, пролегала зубчатая едва приметная линия — отблеск лучей встававшего за плотными облаками солнца. Ему показалось — световая линия издает звук, какой издают высоковольтные провода; эту музыку не каждый умел слушать. Алексей Скворцов умел, в звуках, идущих от гор, улавливал зов пространства и сейчас сразу почувствовал, как жаждет покинуть эти места. Ему вовсе не нужно торжество, пусть празднуют монтажники, заводские ребята, — они тут бились с новым станом целый год и так сумели напортачить, что Алексей со своими чуть не чокнулся, пока не докопались до сути… Конечно, он здесь, в Засолье, все равно чужой; заводские сегодня станут говорить речи, потом за длинным столом в местном ресторане «Лада» поднимут тост за Скворцова и его группу, а через неделю забудут, кому они обязаны. В газетах напишут: стан пустил завод, хотя директор не поскупится, отвалит группе столько, что монтажники заскрипят зубами от зависти, и объединение не поскупится — все ведь понимают, что значит уложиться в срок. А у них стан пошел на две недели раньше, хотя еще три месяца назад все казалось безнадежным. Но разве дело только в этих деньгах? Алексей приехал сюда, выручил, и делать ему здесь больше нечего.
Всю дорогу, пока ехали к гостинице — старому, обветшавшему зданию, где каждому из его группы отвели номер, а для него расщедрились на полулюкс с цветным телевизором, Алексей не мог оторвать глаз от световой полосы, окаймляющей горы.