Когда самолет взлетел и накренился, делая разворот, Алексей увидел сверху Засолье: кривые улочки со старыми домиками, их обрамляли строгие кварталы новых домов; река, три моста через нее, пруды и завод, как огромный распластавшийся краб с черной полосатой спиной и двумя вытянутыми белыми клешнями, — так выглядели новые цехи, примыкающие к лесу, и дальше — горы. Теперь они были темными, насупившимися, местами лежал снег, но световая полоса все еще существовала, ее было видно сверху; вдали, где горы сливались с небом, укрытым серой наволочью, полоса искрилась тихим сиянием. Алексей оторвался от иллюминатора, прикрыл глаза; два с половиной часа покоя, можно было хотя бы привести в порядок мысли, мучавшие его…
За день до отъезда в Засолье он караулил Анну в вестибюле института. На улице шел дождь, Алексею пришлось жаться к колонне, чтобы его не снес поток сотрудников, текущий к выходу; в этом огромном доме на набережной разместились два исследовательских института, выход же был один, и в конце рабочего дня вестибюль напоминал станцию метро в часы пик; в этой толпе легко прозевать Анну. Когда людской поток начал редеть, Алексей уже решил, что проглядел ее, но тут уже увидел, как Анна спускается по лестнице, готовясь раскрыть японский зонтик. Он быстро шагнул, взял ее за локоть, заскрипела мягкая кожа синего пиджака, в глазах Анны сначала мелькнула настороженность, потом она рассмеялась — Алексею всегда нравилось, как она смеется: чуть запрокидывая назад голову, обычно строгие глаза мягко блестят, и в них сразу открывается беспечная глубина.
— Ты меня ждал?
— Конечно. Я послезавтра уезжаю.
— А мне кажется, ты совсем перестал жить в Москве.
— Я тебя подвезу. Тогда не нужен будет зонтик.
Алексей выскочил под дождь, домчался до стоянки — парковаться возле института было трудно, машины ставили даже на тротуар, но многие уже уехали, потому он легко развернулся, подрулил к подъезду. Анна сбежала вниз, походка у нее по-прежнему была легкая, словно она не касалась туфлями ступенек лестницы, а пролетала над ними, он это заметил — быстро села в машину. Над Москвой-рекой бушевал дождь, под ним неторопливо и гордо двигалась баржа со щебнем.
— Куда тебя везти? — спросил он.
— К маме.
— Ага, — кивнул он. — Значит, говорят правду: ты ушла от Суржикова?
— Значит, правду, — спокойно, даже, как показалось ему, с веселой ноткой ответила она.
Алексей ехал по набережной, он любил эту дорогу, здесь всегда было просторно, даже в такие послерабочие часы машины ездили редко.
— Что же ты не спрашиваешь, почему? — сказала Анна.
— Разве это важно?
— Во всяком случае, всех интересует именно это.
— Меня интересует другое.
— Лешка, Лешка! — снова рассмеялась она и внезапно поцеловала его в щеку. — Но ты же сам виноват. Ты меня бросил. Очень нагло бросил.
— Об этом мы уже говорили. Сына взяла с собой?
— Да, сына взяла с собой. Почему ты не захотел на мне жениться?
— Потому что был дурак.
— Ты и сейчас дурак: стал меня разыскивать после того, как до тебя докатились слухи. Когда они до тебя докатились?
— Сегодня.
— Вот видишь! А теперь ты уезжаешь. И я не смогу тебе рассказать, как я решилась уйти.
— Я все равно не пойму. Я твоего Виталия плохо знаю.
— Он учился вместе со мной на одном курсе. Да и в институте…
— Ты же знаешь, сколько я бываю в институте, — резко сказал Алексей. — Директорский сынок. Пошел он…
— Зачем ты меня сегодня разыскивал? Только узнать: правда ли, что я решилась уйти навсегда?
— А ты решилась?
— Я ведь не люблю поворачивать обратно.
Алексей знал, как она упряма, сам убеждался в этом не раз.
— Ну, вот мы и приехали, — сказала она. — Когда ты вернешься, давай встретимся.
— Разве я не могу к тебе подняться?
— Нет, — сказала она, и глаза ее потемнели. — Я тебе еще ничего не простила, хотя много о тебе думала. Пока! — И снова поцеловала его в щеку.
Анна шла к подъезду под зонтом; волосы, падавшие на плечи, покачивались в такт шагам, он знал, какие они мягкие, легкие, текут сквозь пальцы, словно темно-золотистый поток, отдающий слабую прохладу; капли дождя попадали ей на джинсы, протертые до голубизны на сгибах; тоска возникла в нем. И в самом деле дурак, что упустил в свое время Анну, не маялся бы так нынче, но в ту пору Алексей мало о ней думал. Отец гонял его по заводам с такой беспощадностью, что он порой и себя-то не помнил от усталости… Да, это было четыре года назад; вернувшись из очередной поездки — почти год он со своими ребятами сидел на «Азовстали», — он ей позвонил: