– Да ты не переживай! Так живут не все. Переселенцы, в основном. А ты какой переселенец? Ты наш! Дальневосточник. Коренной. У тебя будет все чики-чики. Ты же в Вяземском родился? Ну вот. Это же казачий городок, я там был не раз. Значит ты свой, нашенский. Из казаков, стало быть происходишь. В Столбовом тебя вмиг распознают, вот увидишь. В беде не оставят. Тем более учитель. Учителей у нас уважают.
Убедительные Володькины доводы подействовали на меня и расслабили.
… – Так чем, говоришь, ваше путешествие закончилось?
– Какое путешествие?
– Ну, в Бихан, за дурью.
– А! Я уж забыл думать. Обычно чем. Накормили комаров, да свалили.
– О! Это точно! Это хорошо, что там комаров много. Иначе бы твоих дружков из лесу не выгнать. А хотя, пусть бы жили там и не появлялись. – Вовка рассуждал уже сам с собой. – Хотя нет, продавать надо. Опять же в город ехать, хлеб, одежда, туды сюды. Нет, от этих так просто не отделаешься.
Видно было, что вопрос давно мучил Володьку. Рассуждая вслух, он непроизвольно тянулся за куревом, автоматом включал пониженную, когда машина ползла в гору.
– Эх, надо бы поршневую поменять. Груза – с гулькин нос везём, а она на третьей не тянет. Ползем, как черепаха. А топливо-то жрет, зараза, что за двоих. Полпути не проехали, а бака, считай, уже нет. Говорил же Устинову… Ваш директор совхоза. Давай на ремонт встану. Нет… Давай, езжай, время деньги. Вот и деньги, бензин в копеечку. Но ничего. До города-то дотянем как-нибудь. Лишь бы заправка работала.
Глаза его все время слипались, Володька неотрывно зевал и тер веки, чтобы те не закрывались. – Соляры пока хватает, – успокаивал он себя. Скорее всего, это была его привычная манера вести диалог с самим собой. По ходу он решал предстоящие проблемы:
– На паром, жаль, не успеть. Очередь-то с километр бывает, набирается. Да ты не молчи! Забыл, как тебя, учитель! Димитрий. Рассказывай чего-нибудь. Молчать не надо. Иначе не доедем. Проснёмся в канаве. У нас все отлично. Дорога хорошая. Пол бака корма для малыша.
Я представил, что тогда дорога плохая.
– Хорошая дорога. После Владивостокской – вторая. Вот за Бириком – там начнётся доска стиральная. За Биробиджаном эту дорогу вспомнишь как сладкий сон.
Произнося свои монологи, Володька едва держался, зевая так заразительно и часто, что не давал мне самому засыпать. Но сон всё же проникал в мое сознание, словно вода в старую лодку. Она заполнялась все больше и больше, медленно погружаясь в реку времени.
…– Значит, говоришь, что биханская конопля самая крепкая? – в который раз спрашивал Володька, зевая во весь рот.
– Не знаю. Наверное. Кася так говорил. Все так говорили, кто пыхтел. Он, кстати, и еврейку вашу облазил вдоль и поперек.
– Наша область большая, конопли всем хватает. Путешествовать, значит, любил?
– Наверно. Лес он знал не хуже любого охотника. Погоду чуял, как собака. Часов вообще не носил.
– Да. Прямо как Дерсу Узала. Таким и проволока не помеха. Видел колючку? Тянется вдоль Амура. Она же вдоль всей границы проложена. Тысячи километров. Представляешь, сколько железа ни на что выбросить. А столбов сколько! Это же дерево. Десять лет, ставь новый. Да хрен бы с ним! Нас же от собственной реки отгородили. Земли там наши, казачьи были, до революции. Духовской отвод. Генерал Духовской. Не слыхал? Не слыхал. Сейчас про это помалкивают. От берега полоса двадцать вёрст вдоль всей реки, казакам принадлежала. Теперь там погранцы хозяйничают. Собака на сене. Ну и китаёзы. На реке-то, как у себя дома. Амур вась, риба нась.
– А у вас ловят диверсантов?
Володька ухмыльнулся:
– Какие диверсанты! Книжек про Карацупу начитался? Раз в год пьяного китайца ловят, а потом оказывается, что это наш, местный. Нажрался, как свинья, и язык свой забыл. В Никольском метисов хватает. Слыхал, гураны. Порода такая, забайкальская. Раньше-то зимой по льду в гости ходили. Дружили. Да и сейчас помех нет. Через Амур хоть что перетащат. Хоть «Кировца», хоть корову. Кстати, ты можешь подремать немного. Я вроде как раззевался. У меня, кажется, время бодрости началось. С полчасика можешь покемарить. А если что, толкну.
Мимо с шумом пролетали автофургоны, таинственно освещая обклеенную красивыми подружками кабину. Сладкий сон витал где-то совсем рядом, но, как осторожная рыба, не хотел заглатывать приманку, не доверяя моим закрытым глазам. Ему я нужен был весь, без остатка. Хорошо, что в кабине так уютно. Но для доброго сна всегда чего-нибудь не хватает, вроде гвоздя или горошины, которая все время тычет в спину. Лента старого кино с обрывками сюжетов, когда-то давно отснятая моей памятью, снова начала отматывать свои кадры, сливаясь в забытую со временем историю.