Готовили коноплю на удивление просто. Растертую в пыль траву, очень похожую на полынь и хорошенько высушенную, забивали в папиросину, перемешав с табаком, или скручивали из газеты «козью ножку». После этого «косяк» пускали по кругу, делая по две-три затяжки. Ленивый и бессмысленный «базар» мог тянуться бесконечно. Вялые слова, порой ничего не выражающие, не провоцировали на спор, ребята просто таращились в пустоту и тихонько хихикали, извлекая из невидимого пространства едкого приторного дыма причудливые жесты рук и гримасы лица. К тому времени уже не звучала музыка, а лишь было слышно шипение звукоснимательной иглы по винилу пластинки. Потом кто-то предлагал повторить, снова чиркала спичка в полумраке задымленной комнаты, и Дима, словно очнувшись, выдёргивал себя из этого смрада и пустоты, и с полным безразличием к происходящему, оставляя брата в компании дружков, уходил бродить по слободке. Иногда он задумывался, почему это новое увлечение брата его нисколько не волнует. Он, конечно же, понимал, что занятие это мерзкое, и кому как ни ему надо было повлиять на родного брата. Иногда он ловил себя на мысли, что в тайне радуется такому падению. Вместе с взрослением и забвением общих детских игр и интересов, любовь к брату постепенно переросла в неприязнь, а порой и в ненависть. Но другого дома и другого брата у него не было, и потому приходилось быть всё время рядом, и просто наблюдать, и ждать неизвестно чего.
Однажды, в очередной свой визит после долгого отсутствия, Кася показал новый способ приготовления конопли. Матери, как обычно, не было, и обстановка располагала к творчеству. Пробив через плотную ткань белой школьной рубахи сухую траву в чистый таз, Кася пальцев собрал зеленый осадок с его стенок и, поместив всё в плотную ткань и распарив всё это над кипящим чайником, плотно прижал дверью. Через пять минут зеленая пыль превратилась в твердый камушек.
– Ну, и что теперь? – недоумевал Пашка. – Сожрать ее, что ли?
– Давай щипчики, которыми ногти обстригают. Еще не всё, – успокоил Кася.
Порывшись в трюмо матери, Пашка нашел маленькие щипчики из маникюрного набора:
– Только не сломай. Мамка убьет, если узнает.
– Да не дрёйфь ты. Ничего я не сделаю с твоими щипчиками. Я в курсах, у моей мамки такие же были, пока я их не сломал.
–Дай сюда.
– Да не дрейфь ты Паха. Говорю тебе, в курсе. Я бережно. – Кася стал аккуратно откусывать маленькие зернышки от куска и собирать их в ладони. На удивление, кусочки откусывались с большим трудом, выказывая большую твёрдость такого камушка. – Паха, это он от смолы такой твёрдый. Гляди, какие получились кропалики? Прикольно? Давай папиросину. Сейчас перемешиваем с табаком и вперед. До Луны можно долететь.
– И чё, – недоумевал Пашаа. – Целый час возился ради каких-то кропалей.
– Дурак ты, Паха. Это же концентрированная дурь. В одном кропале – целый косяк почти. Да и хранить удобно. Сунул в коробок, и привет ментам. Давай курнем.
Потом были другие способы: химка, ацетонка, кальян: Кася изощрялся, как мог. Он был творцом своего ремесла, завлекая друзей все больше в свое занятие. Учеба для Пашки быстро потеряла смысл, фазанку он забросил. Теперь у него была только одна проблема – деньги. Усыпляя бдительность матери, брат всё так же собирался на учёбу, просил без зазрения совести деньги на автобус, но дорога его вела уже совсем в другую сторону. Иногда он щеголял в новых «штанах», и не трудно было догадаться, где он их доставал.
– Ты бы хоть следы от чужих прищепок загладил, – язвил Димка, играя с огнем.
Пашка, не стесняясь, рассказывал о своих ночных похождениях, от чего Дима испытывал чувство и страха, и любопытства, и стыда, но во всем этом было что-то завлекательное. Жизнь вокруг брата била ключом. Однажды тот похвалился, что за «дурь» может даже «сделать» настоящую стерео вертушку и диски. Даже мотоцикл. Остановить его могла уже только милиция.
Как ни поразительно, пропадая днём на работе, а вечером в институте, мать по-прежнему ни о чём не догадывалась. Она, конечно, знала, что он курит, но понимала, что сделать с этим одна ничего не сможет.
Половина автобуса дремала. Головы их покачивались в такт движению автобуса, то и дело встряхиваясь на ямах. В открытые рты заползали мухи и противно жужжали в поисках выхода. Одну такую муху кто-то съел в полудреме и потом долго плевался и орал на весь салон.