— Какая здесь глубина?
— Не меньше метра под баржей.
Это было страшно. При слабом свете стоящего в конюшне фонаря бельгийка металась по палубе со спасательным кругом в руках.
Она в отчаянии кричала:
— Он не умеет плавать!
Где-то близко от Мегрэ чей-то грустный голос произнес:
— Тем лучше! Значит меньше страдал.
Это продолжалось минут пятнадцать. Временами людям казалось, что они видят всплывшее тело. Но напрасно они погружали багор там, где оно будто бы появлялось.
«Мадлена» медленно вышла из шлюза, и какой-то старый коновод проворчал:
— Он наверняка застрял под рулем! Недавно был такой же случай в Вердене…
Но он ошибся. Когда баржа подошла к месту происшествия, речники, при помощи багров прощупывавшие затворы, позвали на помощь. На глубине около метра они нащупали что-то похожее на тело. И в тот момент, когда один из них уже собирался нырнуть, а жена со слезами на глазах пыталась его удержать, тело вынесло на поверхность.
С десяток рук одновременно ухватились за вельветовую куртку, разорванную, потому что она зацепилась за один из болтов затвора, и подняли утопленника.
Дальше все пошло как в кошмаре. В доме смотрителя заливался телефон. Какой-то мальчишка помчался на велосипеде за врачом, хотя тот вряд ли мог уже помочь. Старый коновод без признаков жизни лежал на откосе. И все-таки кто-то приблизился к нему, снял куртку и энергично принялся делать искусственное дыхание.
Принесли фонарь. Тело Жана казалось более приземистым и плотным, чем раньше. Тишина стояла такая; что любое слово звучало гулко, как в соборе. И по-прежнему было слышно, как через плохо закрытый затвор пробрызгивается вода.
— Ну что? — спросил вернувшийся смотритель.
— Шевелится. Но едва-едва.
— Надо бы зеркало.
Хозяин «Мадлены» побежал за ним на судно. Человек, делавший искусственное дыхание, весь залился потом, и его сменил другой, движения которого сотрясали утопленника еще сильней.
Когда объявили о приезде врача, подоспевшего на машине по параллельному каналу шоссе, все уже убедились, что грудь Жана медленно вздымается.
С него сняли куртку. Из-под расстегнутой рубахи выглядывала мохнатая, как у зверя, грудь. Под правым соском тянулся длинный шрам, и Мегрэ смутно различил на левом плече нечто вроде татуировки.
— Кто следующий? Отправляться! — крикнул смотритель, рупором приложив руки ко рту. — Раз уж доктор здесь, ваша помощь не нужна. Да и чем вы можете помочь?
Первым нехотя удалился тот, кто собирался нырять, и, увидев жену, которая стояла поодаль и причитала вместе с другими женщинами, накинулся на нее:
— Ты хоть не выключила мотор?
Доктор заставил зрителей расступиться. Ощупав грудь утопленника, он нахмурился.
— Он жив, правда? — с гордостью спросил тот, кто делал искусственное дыхание.
— Уголовная полиция, — представился Мегрэ. — Положение серьезное?
— Большинство ребер сломано. Пока жив, но вряд ли долго протянет. Его, что, зажало между двумя баржами?
— Между баржей и стеной шлюза.
— Вот, посмотрите, — врач дал комиссару пощупать правую руку с переломами в двух местах. — Сейчас я сделаю ему укол. Надо как можно скорее доставить его в больницу. Она в пятистах метрах отсюда. Носилки есть?
На шлюзе, согласно правилам, должны были быть носилки, но они оказались на чердаке. В слуховом окне появилось пламя движущейся свечи — кто-то отправился на поиски.
Бельгийка рыдала, но не подходила к Мегрэ, а только укоризненно на него глядела.
Несколько человек с трудом подняли коновода, у которого вырвался новый хрип. Свет фонаря удалялся в сторону дороги. А в это время моторная баржа с зажженными зеленым и красным огнями дала три гудка и пошла швартоваться, чтобы на следующее утро уйти первой.
Палата № 10. Мегрэ разглядел цифру чисто случайно. В помещении было двое больных, один из которых скулил, как ребенок. Комиссар расхаживал по коридору, выложенному белыми плитами. Здесь то и дело сновали медицинские сестры, вполголоса передавая друг другу распоряжения.
В палате № 8, той, что напротив, лежали женщины. Они расспрашивали и строили разные предположения о вновь прибывшем больном.
— Ну раз его положили в десятую палату!..
Доктор, упитанный человек с очками в черепаховой оправе, прошел несколько раз мимо Мегрэ, но ничего не сказал. Было уже около одиннадцати, когда он, наконец, соизволил подойти к комиссару.
— Вы хотите его видеть?
Зрелище было печальное. Комиссар едва узнал старика.
Он был побрит, на лице две зашитые раны — на щеке и на лбу. Жан лежал чистенький, на белой простыне, освещенный нейтральным светом лампы с матовым стеклом.
Доктор откинул простыню.
— Посмотрите на этот костяк! Он сложен как медведь.
Никогда не видел подобного скелета. И как это его угораздило?
— Он упал в затвор в тот момент, когда отворялись ворота.
— Понимаю. Его, видимо, зажало между стеной и баржей. Грудь буквально продавлена. Ребра не выдержали.
— А остальное?..
— Завтра его посмотрят мои коллеги, если он, конечно, дотянет. Жизнь его на волоске. Малейшее движение может его убить.
— Он приходил в сознание?
— Не знаю. Но вот что удивительно. Только сейчас, когда я зондировал раны, мне показалось, что он следит за мной взглядом. Но как только я начинал внимательно смотреть на него, глаза оказывались закрытыми. Он не бредил. Разве что хрипел время от времени.
— А как его рука?
— Ничего серьезного. Двойной перелом — вот и все. Уже вправили. Но грудь едва ли починишь. Откуда он родом?
— Не знаю.
— Я не случайно спросил вас об этом. У него странная татуировка. Я вам покажу ее завтра перед консилиумом.
Привратник пришел сообщить, что явились речники, желающие во что бы то ни стало увидеть раненого. Мегрэ сам отправился в привратницкую и увидел там хозяев «Провидения», которые сменили рабочую одежду и явились в больницу в приличном виде.
— Нам можно его повидать, не так ли, комиссар? Это все из-за вас, знаете: вы взволновали его. Ему не лучше?
— Лучше. Завтра врачи скажут свое мнение.
— Позвольте мне посмотреть на него. Хотя бы издали.
Без него наша баржа совсем осиротела!
Бельгийка сказала не «семья», а «баржа», и, может быть, это было самое трогательное в ее словах.
Муж ее скромно держался позади, чувствуя себя неловко в синем шерстяном костюме и целлулоидном воротничке, который плотно охватывал его тонкую шею.
— Только не шумите.
Они увидели Жана из коридора. Он лежал под простыней, лишь лицо его цвета слоновой кости и седые волосы можно было рассмотреть отчетливо. Хозяйка баржи попыталась броситься к нему, но комиссар ее остановил.
— Скажите, если заплатить, за ним будут лучше ухаживать?
Она не решилась открыть свою сумку и только нервно теребила ее.
— Ведь есть такие больницы, не так ли, где, если заплатить…
— Вы останетесь в Витри?..
— Ну, конечно, мы не уйдем без него. Теперь уж нам не до груза.. В котором часу можно прийти завтра?
— Утром, в десять, — вмешался в разговор врач.
— А можно ему что-нибудь принести?.. Бутылку шампанского, например?.. Или испанский виноград?
— Он получит все, что ему необходимо.
И доктор незаметно оттеснил их в сторону привратницкой. Оказавшись там, эта славная женщина украдкой вытащила из своей сумочки десятифранковый билет и сунула его в руку привратнику, который с удивлением посмотрел на нее.
Мегрэ лег в двенадцать ночи, предварительно позвонив в Дизи, чтобы ему передавали все сообщения, которые могут поступить в его адрес.
В последний момент он узнал, что «Южный Крест», обогнав большинство барж, находится в Витри-ле-Франсуа и пришвартовался в конце вереницы ожидающих судов.