— Возраст лет тридцать восемь-сорок, — определил врач после осмотра.
В ушах у нее красовались серьги с настоящими жемчужинами, стоившими тысяч пятнадцать франков. На браслете из золота и платины в ультрасовременном вкусе было выгравировано имя ювелира с Вандомской площади.
Лицо, обезображенное при удушении, бесспорно отличалось красотой.
Это была, несомненно, блестящая женщина.
Под наманикюренными и покрытыми лаком ногтями скопилась грязь.
Сумочки при ней не нашли. Полиция Эперне, Реймса и Парижа, запасшись фотографией трупа, с самого утра тщетно пыталась установить личность потерпевшей.
А дождь лил не переставая над и без того унылым пейзажем. Слева и справа по горизонту высились меловые холмы, а виноградники напоминали мрачные деревянные кресты на фронтовом кладбище.
Смотритель шлюза, которого легко узнать по фуражке с серебряными галунами, с озабоченным видом ходил вокруг своего водоема, где вода начинала бурлить всякий раз, как он открывал подъемные затворы. Пока судно, зайдя в шлюз, поднималось или опускалось, он каждому речнику рассказывал о том, что здесь произошло.
Иногда хозяин судна и коновод, получив положенные подписи на официальных бумагах, направлялись в кафе «Флотское», чтобы выпить там стопку рома или стакан белого вина.
А смотритель непременно указывал легким движением головы на бродившего без определенной цели и, казалось, растерянного Мегрэ.
На самом деле так оно и было. Дело представлялось совершенно необычным. Не было даже свидетелей, потому что прокуратура, предварительно допросив смотрителя шлюза и договорившись с бассейновым инженером, закрыла движение по каналу. Оба коновода уехали последними около полудня: каждый из них сопровождал «панаму».
Поскольку расстояние между шлюзами не превышает трех-четырех километров и между ними существует телефонная связь, в любую минуту можно было узнать местонахождение любого судна и задержать его.
Более того, комиссар полиции Эперне сам допросил всех, но из его протоколов Мегрэ не сделал никаких выводов, кроме одного: все выглядит совершенно невероятным.
Всех, кого накануне можно было застать в кафе «Флотское», знал либо его хозяин, либо смотритель шлюза, а чаще всего — оба.
Коноводы не реже чем раз в неделю ночевали в той самой конюшне, и всегда в состоянии, близком к опьянению.
«Понимаете, возле каждого шлюза люди пропускают по стаканчику. Почти все смотрители шлюзов продают вино…»
Наливное судно «Эко-3», прибывшее в воскресенье днем и ушедшее в понедельник утром, перевозило горючее и принадлежало одной крупной компании в Гавре. Что до баржи «Провидение», рулевой которой был одновременно ее хозяином, то она проходила здесь раз двадцать в год, неизменно с двумя лошадьми и старым коноводом. Так же дело обстояло и с другими баржами.
Мегрэ хмурился. Он то и дело заходил в конюшню, потом в кафе или лавку.
Люди видели, как он шел до каменного моста, сосредоточенно, словно считал шаги или искал что-то оброненное.
Раз десять присутствовал при проходе баржей через шлюз.
Все ждали его выводов, но, в сущности, он пока не составил себе никакого мнения. Впрочем, он пока с этим и не спешил, а просто хотел понять жизнь канала, так не похожую на все, что он знал до сих пор.
Он проверил, сможет ли одолжить велосипед, если ему понадобится добраться до той или иной баржи.
Смотритель шлюза вручил ему Официальный справочник для плавания по внутренним водным путям. Судя по нему, никому не известные места, вроде Дизи, по топографическим причинам — из-за слияния рек, пересечения путей, наличия поблизости какого-нибудь порта, подъемного крана или даже Бюро проверки судовых документов — неожиданно приобретают важное значение.
Он пытался мысленно проследить за баржами и коноводами.
«Э — речная пристань — шлюз № 13.
Марейль-сюр-Э — судоверфь — речная пристань — поворотный бассейн — шлюз № 12 — береговая отметка 74, 36…»
Затем Биссейль — Тур-сюр-Марн, Конде, Эньи…
Суда поднимаются по лестнице шлюзов на Лангрское плато, а затем по склону спускаются к Соне, Шалону, Макону, Лиону.
— С какой стати принесло сюда эту женщину?
Оказаться в конюшне с жемчугом в ушах, с таким стильным браслетом, в туфлях из белой замши!
Она, конечно, попала сюда еще живой, раз преступление совершилось после десяти вечера. Но как? Зачем? И никто ничего не слышал! Она не кричала, иначе коноводы проснулись бы.
Если бы не потерянный кнут, ее могли бы найти через неделю, две, а то и месяц.
Лил холодный дождь, в воздухе ощущалось что-то тяжелое, неумолимое, а ритм жизни казался замедленным.
По бечевнику и стенам шлюза тащились люди в сапогах или сабо. Мокрые лошади покорно ждали, пока баржа пройдет через шлюз и они снова пустятся в путь, напрягая задние ноги и вздыбливая крупы.
Наступил вечер. Как и накануне, баржи, идущие вверх по течению, пришвартовались на ночь, а продрогшие речники группами направились в кафе.
Мегрэ поднялся взглянуть на комнату, которую ему только что приготовили рядом с комнатой хозяина. Пробыл он там минут десять — сменил обувь и прочистил трубку. А спустившись вниз, увидел, как вдоль берега медленно проплыла яхта, управляемая матросом в дождевике.
Судно немного сдало назад и остановилось между двумя кнехтами.
Все эти маневры рулевой проделал сам, без чьей-либо помощи. Чуть позже из каюты вышли двое мужчин, со скучающим видом огляделись и направились в кафе «Флотское».
Они тоже были в дождевиках, под которыми, однако, виднелись тельняшки с большими вырезами на груди, и в белых брюках, выглядевших здесь несколько странно и непривычно.
Речники уставились на вновь прибывших, но тех это нисколько не смутило, скорее напротив. Казалось, они привыкли к подобному вниманию.
Один из них, высокий, толстый, седоватый, с кирпично-красным лицом и глазами навыкате, мутным взором окидывал людей и предметы, словно смотрел и не видел.
Он развалился на соломенном стуле, другой стул подвинул себе под ноги и щелкнул пальцами, подзывая хозяина.
Спутник его, молодой человек лет двадцати пяти, говорил с ним по-английски с небрежностью и почти снобизмом.
Он спросил у хозяина по-французски без акцента:
— Есть у вас натуральное шампанское?
— Есть.
— Принесите бутылку!
Курили они турецкие сигареты. Разговор речников, на минуту прекратившийся, возобновился. Не успел хозяин принести шампанское, в кафе вошел матрос. На нем тоже были белые брюки и полосатая тельняшка.
— Присаживайтесь, Владимир.
Толстый зевнул, явно скучая. Он осушил свой бокал с гримаской, свидетельствовавшей о том, что вино не слишком ему по вкусу.
— Еще бутылку, — кивнул он своему молодому спутнику.
А тот, видимо привыкший передавать приказания, повторил погромче:
— Еще бутылку! Того же.
Мегрэ вышел из своего угла, где сидел за столиком и пил пиво.
— Простите, господа. Могу я задать вам вопрос?
Старший указал на спутника жестом, означавшим: «Обращайтесь к нему».
В жесте не было ни удивления, ни интереса. Матрос налил себе бокал.
— Вы пришли сюда по Марне?
— Конечно, по Марне.
— Где вы швартовались в прошлую ночь?
Толстый повернул голову к спутнику и буркнул по-английски:
— Скажите, что это его не касается.
Мегрэ сделал вид, что не понял, и, не прибавив ни слова, вынул из бумажника фотографию и положил ее на стол.
Речники, сидевшие за столиками и стоявшие у стойки, наблюдали за происходившим.
Яхтсмен лишь слегка повернул голову, чтобы посмотреть на фото. Потом окинул взглядом Мегрэ и со вздохом спросил:
— Полиция?
Говорил он усталым голосом и с сильным английским акцентом.
— Уголовная полиция. В прошлую ночь здесь было совершено преступление. Личность потерпевшей не установлена.