Он не стал рассказывать отцу о своих сомнениях — в конце концов, цель Керза была совершенно противоположной, — но чем больше он пытался убедить скульптуру из плоти в своей правоте, тем сильнее эти сомнения грызли его разум. И это злило безумного примарха. Он же произносил прощальную речь!
Водоворот мыслей остановился по чистой случайности. К дверям его покоев приблизился раб. Ни один смертный не смог бы узнать о посетителе с такого расстояния, но для Керза нетвердые шаги по холодным ступеням звучали, будто артиллерийские залпы. Примарх вслушался в шелест мягких подошв по мозаике из человеческих зубов. Раб пришел один. Коридор, ведущий к покоям Ночного Призрака, был длинным, однако хозяин слышал каждый шорох даже в самых отдаленных его уголках. Его ублюдочные сыновья не решились даже проводить посланника до входа. Трусы.
Наконец раздался дребезжащий стук.
Массивную дверь покоев примарха изготовили из множества сплавленных костей. За этой тяжелейшей работой оказалось крайне занятно наблюдать. Бригаде жалких, трясущихся от страха мастеров пообещали, что как минимум одному из них сохранят жизнь. И эти люди чистили, полировали и расставляли кости для последующей молекулярной сварки. Когда запас материалов иссякал, они тянули жребий, после чего самого невезучего мастера расчленяли живьем на глазах у остальных, вываривали останки так, чтобы мясо слезло с костей, и продолжали работу. Конрад сглотнул слюну при воспоминаниях о чудесном аромате их страха. Последнего выжившего отправили обратно в пещеры рабов, наградив свежими клеймами на плоти. Его разум пострадал, но не настолько, чтобы несчастный не смог рассказать остальным о жутких вещах, которые ему пришлось пережить. И так молва о Керзе расходилась среди его паствы.
— Входи! — гаркнул Ночной Призрак.
Дверь беззвучно повернулась на петлях и остановилась, с мягким всхлипом ударившись о кусок мяса, когда-то бывший человеческим бедром. В дверном проеме появился слабый свет. Смертный мужчина, освещая себе путь слабым пламенем свечи, крадучись шагнул через громадный порог. Немощный ребенок, заблудившийся в замке людоеда.
Он аккуратно поставил свечу на пол и упал ничком. Ужас так сильно пропитал душу смертного, что ему пришлось трижды сглатывать слюну прежде, чем он сумел заговорить:
— Мой… мой повелитель, капитаны Восьмого легиона хотят знать, когда вы покинете эти покои. Уже поздно. Время на исходе. Они желают побеседовать с вами и отговорить от принятого решения.
Ночной Призрак попытался представить себе зал с точки зрения смертного: запах мертвечины, груды оторванных конечностей, фигура на троне, залитая замерзшей кровью, и, наконец, он сам — примарх, взирающий с горы человеческих останков черными глазами, сверкающими в отблесках огонька свечи. Он не моргал, пока посланец не начал трястись от ужаса.
— Это не твои слова.
— Нет, повелитель.
Раб корчился, словно в судорогах. Керз несколько секунд прислушивался к безумному, как у грызуна стуку его сердца.
— Посмотри на меня! — приказал он.
Смертный, дрожа, подчинился.
— Ты напуган, человечек? — спросил примарх.
Раб кивнул. Конечно, он был напуган. Ужас сочился из каждой его поры, перебивая даже запах крови, пропитавший комнату.
— Мои сыновья тоже напуганы. Вот почему они прислали тебя. А ведь они не ведают страха! — издевательски протянул Керз. — Какая ирония! Падение моего легиона завершено. Они не достойны даже презрения. Раб, мне стыдно за своих сыновей. Прими мои искренние извинения за их малодушие.
Примарх сложил ладони перед грудью.
— Передай им мои слова. Скажи, что любой, кто тебя тронет, будет отвечать передо мной. Передай Севатару, чтобы он донес мой гнев до всех остальных. Он сделает все как надо. Головы полетят!
— Севатар? — Человек удивленно моргнул. Он не знал этого имени.
— Да, Севатар! Мой первый капитан! — Керз подался вперед, и теперь его голос звучал почти доброжелательно: — Как же ты мог забыть имя своего господина? Он — лучший из моих сыновей. А теперь иди. Передай, что им нужно отрастить себе хребты покрепче, пока я не вырвал те, что у них есть сейчас.
— Я… Мне можно уйти? — спросил раб.
— Ну конечно! — воскликнул примарх и рассмеялся. Истеричный хохот прокатился по зале, заставив раба дернуться, как от удара.