– Мариша приготовила сегодня пиццу. Возьми ее себе. Кто знает, как в пути будет с едой.
Лукаш исчез на несколько мгновений в доме и вернулся с небольшим пластиковым контейнером.
– Хорошо вам, андроидам, – вздохнул Конрад, принимая контейнер из рук своего многовекового товарища. – С родителями вы дружите. Семьи у вас крепкие.
– Да, в этом нам повезло.
– Ты не находишь, что это ненормально? – Конрад чуть не ткнул в Лукаша пиццей.
– Погоди, но мы-то здесь при чем? Мы людям дружить и любить не мешаем.
– Я не об этом. Тебе не кажется ненормальным, что из одного картриджа можно получить миллион блюд?
– А по-моему, нормально. Смотри, сколько из одного теста можно вылепить людей – миллионы и миллионы индивидуальностей. И отлично! А ты знаешь, раньше ведь картриджей не было, и блюда выращивали. Не знаю, правда, как…
– Как это, выращивали?! Какой ужас! Хорошо, что мы давно ушли от подобной пещерности.
За кустами живой изгороди прошуршал полицейский ё-молёт, транспортное средство с фиксированной высотой полета, составляющей полметра. Это тут же напомнило двум собеседникам о том, что они собрались здесь вовсе не для обсуждения продовольственного выбора человечества.
– Населенные пункты обходи стороной, – торопливо зашептал Лукаш, бросая за изгородь тревожные взгляды. – Лучше заночуй на болоте, чем просись на ночь в дом.
Конрад притянул к себе Лукаша, изображавшего на лице крайнюю степень озабоченности и беспокойства, и сжал его плечи:
– Я не прощаюсь.
– Знаешь, я тоже, – отозвался тот почти весело.
– Мерси бокущее, камрад! – Конрад выкатился за калитку в заднем заборе и с тяжелым сердцем, но надеждой на лучшее, обернувшись лишь раз, яростно закрутил педалями.
Глава 5
В первые сутки скитаний физической усталости Конрад не ощущал вовсе. Понимание того, что он вот-вот может лишиться свободы, непрестанно гнало его вперед. В тот момент своей свободой он дорожил более всего на свете. С мыслью о заключении он еще не смирился, и потому был бы готов заплатить за свободу самой жизнью.
Однако уже на следующий день мысли его стали двигаться в совсем ином русле. Изнуренность и скулящий пустой живот заронили зерно сомнений. Как долго он будет готов терпеть и бороться? Не окончатся ли все эти лишения его поимкой, а значит, будут напрасными? И не лучше ли сдаться уже сейчас, тем более что комфортность условий тюремного заключения не в пример лучше судьбы изгоя?
Однако день сменял день, а ловить его никто не торопился. В этом было нечто возмутительное. Какое-то пренебрежение по отношению к нему, что ли… Да, как и советовал Лукаш, он держался в стороне от дорог и даже затерянных в лесной глуши одиноких домиков, но уже одна чудовищность совершенного им преступления должна была бросить на его поиски все полицейские силы мира!
Так прошла неделя. Все это время Конрад питался почти исключительно дикими ягодами и яблоками, а временами был вынужден переходить на бутоны и семена цветов. Обнаружить съедобные плоды проблемой не было: база данных компьютера позволяла легко распознавать их. Трудность состояла в том, чтобы их переварить, но и здесь компьютер справился блестяще. К подобной пище желудок Конрада, воспитанный на творениях пищевых картриджей, был непривычен, но благодаря принудительной выработке соответствующих пищеварительных ферментов кишечным недомоганием он почти не мучился.
С чем компьютер выручить не мог, так это с зубом. Зуб ныл, несмотря на принудительное выделение большого количества эндорфинов. По ночам Конраду снился «Кальцитрит», доставки которого дождаться он так и не успел.
Зато с комарами и оводами компьютер справился блестяще. Все эти дни за Конрадом следовал густой шлейф возмущенно гудящих насекомых, возбуждаемых близостью цели, но не имеющих возможности удовлетворить сводящую их с ума жажду сладким нектаром крови. Удерживать их на расстоянии помогал ультразвук: покопавшись в архиве драйверов компьютера, Конрад обнаружил, что в его тело встроен высокочастотный излучатель – как раз на случай пребывания в условиях неприрученной природы.
Продвигаться вперед с каждым днем становилось все труднее. Жара иссушала тело, одуряла, заливала легкие раскаленным, тяжелым воздухом, забытым ветром в лесной гуще. В полдень высокое солнце без труда пробивалось сквозь кроны деревьев, и тогда темная полоска тропинки становилась белой и слепила глаза. Горячий, терпко-сладкий запах разомлевшей под солнцем сосновой смолы, так приятно пьянивший Конрада поначалу, теперь вызывал лишь стреляющую боль в виске – во всяком случае, он упрямо убеждал себя, что виной здесь именно запах.