Класс модели: Человек простой, дружелюбный.
Статус: Мечтает увидеть живого оленя.
Все это время товарищ Гномлиха расхаживал плавными шагами долгоногой цапли вокруг и только нетерпеливо покряхтывал. Сигнал код-распознавателя выдал следующую информацию:
Имя: Штирлих.
Отчество: Камелихович.
Фамилия: Блюц.
Класс модели: Человек простой, дружелюбный.
Статус: Самые чистые пятки в деревне.
Конрад непроизвольно опустил взгляд на ступни Штирлиха. Они были укутаны в сыромятную кожу, закрепленную вокруг них тесьмой. Гномлих был босым. Только тут Конрад обратил внимание, что на них надеты длинные рубахи и мешковатые штаны из грубой домотканой материи. Подобные костюмы он видел в отдельных спектаклях – о временах, когда люди жили в коттеджах из глины и соломы, пили сырую воду, добываемую из ям, и – что было самым ужасным и непонятным – зарабатывали себе на жизнь физическим трудом.
– Ты – Гномлих, а ты – Штирлих, – сам не зная почему, сказал вдруг Конрад.
– Ничего себе... – руки Гномлиха замерли, а хватка – ослабла. – А ты-то кто? Ясновидящий? Или… лазутчик?
– Я? Я… э… Натюрлих.
– Что-то мне подсказывает, что никакой ты не Натюрлих, – Штирлих подозрительно прищурился на Конрада с высоты своего почти двухметрового роста. – Давай-ка, брат, отведем его к старейшинам. Пусть они решат, Натюрлих он или нет.
– Ну, конечно! Прямиком к старейшинам и сведем! Пусть сами себе кого-нибудь поймают. Он мой. А у старейшин и так развлечений хватает: сидят цельными днями у себя в Клубе заседаний и полощут наши косточки. Дармоеды!
– Как хочешь, – Штирлих безразлично пожал плечами. – Только этого Натюрлиха в карман не спрячешь. Все равно старички про него разнюхают.
– Ну, вот как разнюхают, так и поговорим.
Гномлих закончил упаковывать Конрада. Теперь тот был крепко спеленат сетью, а члены его – обвязаны в нескольких местах веревкой. Гномлих потоптался пару мгновений над своей добычей, примериваясь к ней, и хорошо просчитанным движением взвалил Конрада себе на плечи.
Поначалу Гномлих шел более чем проворно, успевая острить и огрызаться, – был, так сказать, душой компании. Но минут через двадцать пути, когда они вышли из леса и двинулись через луга в направлении устроившейся в глубине долины деревни, его шаг потерял пружинистость, а тело одеревенело.
– Все! Не можу больше! – Гномлих остановился и зашатался. – Сейчас надорвусь! Спина лопается просто!
Он грузно рухнул вместе с ношей и самозабвенно засмеялся, как человек, дождавшийся самого счастливого дня своей жизни.
– Да пусть он идет своими ногами, – посоветовал Штирлих, кивая на Конрада.
– Нет! Какой он тогда олень? Ты бы вот оленя домой потащил на себе или повел на веревочке? То-то и оно!
Гномлих вскочил на ноги и, словно это не он только что отшагал пару километров с семьюдесятью килограммами на плечах, пустился в пляс, припевая речитативом:
Радикулит.
Спинка болит.
Вроде и рад,
Да невпопад.
Штирлих разразился овацией и криками «Браво!» и «Бис!».
– Эй, олень! – поинтересовался Гномлих у Конрада. – А ты что скажешь?
– Я вас отлично понимаю, – откликнулся тот. – Я как-то тоже спину сорвал. Вроде и больно, но зато три дня бездельничал, а все вокруг меня охали да ахали, переживали – приятно. Думаю, вы бы среди лучших поэтов Мошковии не затерялись.
– Ну надо же! – Гномлих подтянул штаны, перевязал пояс и горделиво подбоченился. – Ты смотри, а? Олень, а тоже в поэзии разбирается. А ну-ка, теперь ты, – сказал он Штирлиху.
Штирлих лениво поднялся с земли и, обращаясь к горизонту, не спеша продекламировал:
Иду-бреду…
Куда – не знаю…
Бреду в бреду
К концу и краю…
– Ну, брат, не ожидал! – похвалил Гномлих. – Неплохо. Неплохо…
– А вам стихи понравились? – Штирлих повернулся к Конраду. – Или не приглянулись?..