Думаю, для истории самого еврейства в изложении Александра Исаевича наиболее неожиданны, а то и сенсационны будут главы о погромах. Они же и вызовут самые оголтелые нападки радикальной либеральной прессы. Позволю лишь несколько цитат из книги:
"Кто-то безымянный изобрел и пустил по миру ядовитую клевету: будто Александр III... сказал: "А я, признаться, сам рад, когда бьют евреев!" И принялось, печаталось..., вошло в либеральный фольклор, и даже вот и через 100 лет, поныне, это выныривает в публикациях, как историческая достоверность".
"Дореволюционная Энциклопедия признает, что "правительство считало необходимым решительно подавлять попытки насилий над евреями", так оно и было, новый министр внутренних дел граф Н.П.Игнатьев... твердо проводил усмирение погромщиков... Но правительство признавало и недостаточную свою оперативность... тогда, в 80-90 годы, никто не упоминал массовых убийств и изнасилований. Однако прошло более полувека - и многие публицисты, не имеющие нужды слишком копаться в давних российских фактах, стали писать уже о массовых и преднамеренных зверствах... Мы только что прочли в старой Еврейской энциклопедии: в Балте убит один еврей, а ранено - несколько. А в новой, через век от события, читаем: в Балте "к погромщикам присоединились солдаты... Несколько евреев было убито, сотни ранены, многие женщины изнасилованы"... Погромы - слишком дикая и страшная форма расправы, чтобы еще манипулировать цифрами жертв".
Пишет Солженицын и о том, как, раскачивая лодку государства, в первых погромах принимали участие народовольцы, используя их как начало всенародного движения против богатых. Пишет и о том, как еврейская радикальная молодежь сама вооружалась и нападала на своих противников. Опять же скрупулезно приводя цитаты из газет того времени: "В свою очередь и евреи не щадили русских, убивая их при всяком возможном случае", "Особенную жестокость проявляли евреи в отношении полицейских чинов, когда им удавалось захватить их". И заканчивает свой разбор: "За те погромы несет ответственность не только и не столько администрация, сколько само русское и украинское население черты оседлости". Вот с последним - соглашаюсь и я. Но с существенной поправкой: что и еврейская молодежь того времени - весомо делит ту ответственность.
Писатель предлагает всем нам ныне признать все наши общие беды и сообща нести ответственность за все трагические события двух столетий в нашей совместной жизни. Не было единственно правой и единственно виноватой стороны. И как неожиданно оказалось: "погромы от Союза Русского Народа не известны, а прежние - были от стихийного взрыва масс". И потом о помещичьих погромах 1905 года либеральная пресса писала как о чуть ли не праздничных "иллюминациях", все сходило с рук. "Однако о еврейских погромах... он бы это слово употребил? Надо было пережить уже большую, настоящую Революцию, чтобы услышать: помещичьи погромы "являются не менее жестокими и безнравственными актами, чем еврейские погромы... Добавлю еще одно страшное сходство тех и других погромов: у дикой толпы ощущение своей правоты".
Итоговый вопрос первой книги: способны ли мы делать общее дело? Не просто сосуществовать, а творить сообща? И что для этого надо делать осознающему себя российским еврейству, что для этого надо делать признающим общее дело русским?
Неуклюжесть правительства, еврейская страстность и революционность, процесс против Бейлиса. И ощущение того, что процесс против Бейлиса стал национальным позором, "судебной Цусимой России", и ни слова о том, что правосудие восторжествовало и Бейлис был освобожден. Нагнетание прессы только против правительства. Как все это похоже на наше время!
Читая книгу, так и хочется ее цитировать и цитировать. Все время ощущаешь обиду Солженицына не на еврейство в прошлом или настоящем, а на нашу либеральщину и образованщину, активно вовлекающую еврейство в антигосударственные игры в силу их инакости и некоей природной отчужденности. Так и видишь, как писатель стремится защитить евреев от постоянного использования в грязных политических играх.
"Роль маленького, но энергичного еврейского народа в протяжной и раскидистой мировой истории - несомненна, сильна. Настойчива и даже звонка. В том числе и в русской истории. Однако она остается - исторической загадкой для всех нас. И для евреев - тоже. Эта странная миссия - отнюдь не приносит и счастья им". Катализаторы, отщепенцы, нигилисты, народ-мессия, что ждет их и нас в будущей России?
Игорь Шафаревич
ШАФАРЕВИЧ Игорь Ростиславович родился 3 июня 1923 года, математик, общественный деятель, действительный член РАН (1991), заведующий отделом Математического института РАН им.В.А.Стеклова, окончил МГУ. Главные направления научной деятельности: алгебра, теория чисел, алгебраическая геометрия. Избирался членом ЦС Российского Народного собрания, был членом Оргкомитета Фронта Национального Спасения. Лауреат Ленинской премии (1959), Хайнемановской премии Геттингенской Академии наук, президент Московского математического общества, долгие годы член редколлегии журнала "Наш современник" и член редколлегии газеты "День". Член Национальной Академии наук США, Академии наук и искусств США, Германской академии естествоиспытателей "Леопольдина", почетный доктор университета Пари-Сюд (Франция). Женат, имеет двоих детей. Известен во всем мире своими публицистическими работами "Социализм как явление мировой истории" (1977), "Русофобия" (1989) и "Трехтысячелетняя загадка". Один из несомненных лидеров русского национального движения. Живет в Москве.
"Россия избрала другой путь. Она восприняла некоторые элементы технологической цивилизации и, в частности, приобрела таким способом достаточные силы, чтобы защитить себя от полного покорения. Но она отнюдь не стала стандартной составной частью технологической цивилизации. Это был болезненный процесс: он породил раскол между европеизированным высшим классом и остальным народом, создал нигилистические течения в интеллигенции... Средневековое миросозерцание, которым жила Россия до столкновения с технологической цивилизацией, основывалось на глубоком чувстве смысла жизни, осмысленности жизни каждого человека и всей Истории. В центре внимания тогдашней культуры были проблемы мироздания, события Истории, а не индивидуальные судьбы. Даже при характеристике конкретных исторических персонажей на первый план выдвигались их общественная роль (святого, воина-вождя, чужеземного завоевателя), а не личные свойства или переживания. Искусство было столь сильно связано традицией, что приближалось к типу коллективного творчества. Постренессансная культура, принесенная к нам с Запада, обладала яркостью, индивидуальностью, она дала такие формы искусства, как портрет, роман. Зато в ней постепенно выветривался интерес к основным вопросам о смысле жизни и истории... Можно сказать, что в русской цивилизации слились три линии развития человечества: открытая Космосу древнеземледельческая религия, христианство (в его православном аспекте) и западная постренессансная культура... К началу ХХ века это была страна еще на 80% крестьянская, глубоко православная... И в то же время Россия входила в пятерку наиболее развитых индустриальных стран... И отчетливо видно, как Запад ощущал Россию инородным телом... Возникла концепция "Россия - препятствие на пути к прогрессу". Имеет ли продолжение в будущее тот "русский путь", который мы обсуждали?.. Если имеет, то в нем мы могли бы найти духовную основу для спасения от скорой гибели в зубастой пасти технологической цивилизации. Мы видели, что мироощущение русского православия включает в себя и осознание родства всей "твари", и идеал самоограничения, выраженный в заповеди терпения или образе "страстотерпцев", то есть коренные духовные основы, на которые такое спасение как раз может опереться. Для русской цивилизации вся надежда сосредоточена в "русском пути", ибо сменить духовную основу народа, складывающуюся тысячелетиями, столь же безнадежно, как сменить генетический код человека..."