Чем больше грабилась Россия, чем наглее бесчинствовали мародеры типа Чубайса и Гайдара, тем охотнее шел Владимир Емельянович на контакты со мной. И настал тот день, уже после октября 1993 года, когда он мне прямо на пороге заявил: "У меня теперь с вами разногласий нет..." Пооткровеннее стал рассказывать и о жизни литературной эмиграции. Пожалуй, он первым вслух сказал, что, конечно же, практически вся эмигрантская печать содержалась на деньги ЦРУ, и он это прекрасно знал. И его журнал "Континент" содержал вовсе не Шпрингер, а все те же спецфонды. Но думал, что для борьбы с коммунизмом все годится. Это позже в беседе с Александром Зиновьевым возникла их ставшая исторической фраза: "Целились в коммунизм, а попали в Россию". Первыми и покаялись. И, конечно же, интернационал сопротивления содержался на те же деньги, и Римская встреча писателей разных направлений оплачивалась из тех же цэрэушных карманов. Права была Татьяна Глушкова, упрекая Владимира Крупина в том, что тот развлекался в Риме на деньги ЦРУ. Но, искренне уверял меня Максимов, никогда ЦРУ не планировало такого разгрома России, ей и не нужен был такой разгром, оставивший американцев один на один с поднимающимся исламским миром. Думаю, Владимир Максимов был прав. Разложение высшего аппарата Советского Союза, национальных элит всех республик достигло такого уровня к концу брежневского периода, что, дорвавшись до власти в горбачевско-ельцинский период, эти мародеры без подсказки ЦРУ делали свое гибельное дело под аплодисменты одураченного народа. Не было реального народного сопротивления в 1991-93 годы. А в том сопротивлении, что оказывали мародерам пассионарные остатки активного народа, и сам Владимир Емельянович принимал посильное для стареющего писателя участие. Он резко порвал со всеми своими либеральными друзьями, поддержавшими расстрел Дома Советов. Приходил к нам в "День" и "Завтра", участвовал в наших круглых столах. В связи с участившимися приездами останавливался Максимов уже у родственников у метро "Аэропорт". Расскажу еще про две любопытные встречи, которые он попросил меня организовать.
Первая - это с Александром Прохановым у себя дома. Он с привычным организаторским мышлением пытался расширить базу интеллектуального сопротивления ельцинскому режиму. Так когда-то он организовывал в Париже "Континент", затем "Интернационал сопротивления". Сейчас, признав свое поражение в борьбе с коммунизмом, ибо не такой свободы он хотел и не о такой коррумпированной России мечтал, уже став автором "Дня", он вместе с Александром Прохановым решил организовать некий фронт широкого русского национального сопротивления. На этой встрече и возникла фигура Виктора Розова как возможного признанного лидера русской национальной интелигенции. Владимир Максимов повторил и в разговоре с Прохановым, что никаких принципиальных разногласий у него с нашей газетой уже нет. Но и надежд больших тоже нет. Если честно, то в последние годы жизни Владимир Емельянович уже не видел выхода в ближайшем будущем.
У меня был спор с ним в одну из последних встреч о будущей судьбе журнала "Континент". Как ни относись к этому журналу, в определенные годы он сыграл важную роль в судьбе русской эмиграции и эмигрантской литературы. Я считал, что журнал должен был закончить свое существование вместе с уходом Максимова. Да, перестали платить деньги парижским и мюнхенским, нью-йоркским и франкфуртским изданиям из спецфондов, деньги пошли прямо в Москву, эмиграция оказалась бесполезной... Но что ждет московский журнал под таким же названием? Тем более, что его взгляды последних лет жизни новые сотрудники никак не разделяли. Начиналась дискредитация некогда знаменитого имени. Дело даже не в идейных разногласиях. Я предчувствовал, что в обойму ведущих литературных журналов "Континент" не впишется. Так и будет существовать где-то на обочине либерального процесса. Надо ли это было Владимиру Максимову? И ведь понимал уже многое сам, но что-то его же тянуло на очередной компромисс... По крайней мере, сам он из журнала "Континент" ушел еще при жизни...
Расскажу еще один любопытный случай из наших отношений с Владимиром Максимовым. Почему-то он очень хотел встретиться с генералом КГБ Филиппом Бобковым, когда-то руководившим всем пятым идеологическим управлением. Хотел поговорить с ним по душам, выяснить какие-то детали своих злоключений. Я позвонил одному своему знакомому юристу, когда-то защищавшему политзаключенных и потому имевшему какие-то знакомства именно с пятым управлением. Рассказал о просьбе Владимира Максимова. Через несколько дней получил добро на такую встречу прямо на квартире у юриста. Звоню Владимиру Емельяновичу. Сообщаю время и место. Едем в назначенный день на метро, потом пешком доходим до дома. Поднимаемся на лифте. Звоним. Заходим в квартиру. Там какой-то пожилой мужчина помогает одеваться даме. Представляется нам: мол, Иван Иванович, рад познакомиться с известным писателем. Но вот спутница спешит, и он должен ее проводить... Ничего не понимает Максимов, ничего не понимаю я, ничего, наверное, не понимает и юрист... Этот Иван Иванович уходит с дамой. Юрист объясняет, что это и есть знаменитый Филипп Бобков и что он обязательно должен вскоре вернуться. На самом деле минут через десять Иван Иванович возвращается, но игра продолжается. Мол, вот он, Иван Иванович, что-то читал и помнит. Максимов не выдерживает, и спрашивает напрямик: "Вы - Филипп Бобков, и вы пришли на встречу со мной?" - "Да, но у меня нет времени на долгие разговоры..." Поговорили друг с другом минут пять, и мнимый Иван Иванович уже покинул нас насовсем. Зачем Бобкову нужен был этот маскарад? Что, он хотел еще раз унизить писателя? Посмеяться над ним?..
Когда мы возвращались, я посоветовал Владимиру Емельяновичу написать об этой встрече, ни о какой секретности мы не договаривались. Да и сам ход разговора напоминал скорее спектакль. Такой комический сюжет о встрече диссидента и генерала КГБ. К сожалению, среди поздних его публикаций ничего на эту тему не прочел. Может быть, лежит в архивах? Знаю одно, что Филипп Бобков был настоящий, всамделишный, и встреча была обговорена заранее, да и Максимов очень многого ждал от этого разговора... Но нужен ли был уже патриотический писатель Владимир Максимов уже сотрудничавшему с Гусинским либеральному идеологу пятой колонны, бывшему генералу КГБ Филиппу Бобкову? Наверное, нет.
У меня остались магнитофонные записи круглых столов с участием Максимова, совместные фотографии. Остались в памяти его оценки именитых современников. Часто он был беспощаден со всеми. Воевал одновременно и с Синявским, и с Солженицыным, костерил всех либералов и тут же печатал их. Его называли секретарем Парижского обкома КПСС - за его жесткость, и, как иные считали, тоталитарный подход к людям. Но с другой стороны, наверное, в эмиграции только так и можно было сплотить вокруг себя такой круг знаменитейших авторов.