В. Бондаренко. Кстати, о Солженицыне. Я с тобой, помню, не соглашался, когда ты упрекал его: мол, и воевал где-то вдали, даже жену к себе пригласил. Он был начальником звуковой батареи. Не ахти какой чин, и никаких тебе блатов. А солдата не спрашивали, где воевать. Одному в пехоту - и сразу в бой. А второй всю войну на аэродроме. А третьего и в СМЕРШ зашлют, тоже не спросят. Как можно упрекать солдата, где он воевал? А Виктор Астафьев или Александр Михайлов, окопники, - и тебя могут также упрекнуть. Мол, что за фронтовик?.. Или артиллеристы, которых много оказалось среди писателей... Не думаю, что Солженицын так уж мог управлять своей военной судьбой.
В. Бушин. Ты сейчас неточен. Я Солженицына в его военной судьбе не упрекал. Я не упрекаю Солоухина, который вообще всю войну в Кремле просидел, в охране. Я не упрекаю Василия Федорова, который всю войну проработал на авиационном заводе. Ты прав, Владимир Григорьевич, судьба по-разному складывается. Но Солоухину не следовало бы говорить безответственные вещи о войне. А Солженицын в письме писательскому съезду называет себя командиром батареи, прошедшим всю войну. Во-первых, не всю войну, на войну он попал только в мае 1943 года. Во-вторых, когда говорят "батарея", имеют в виду батарею артиллерийскую... А ни в чем другом я его не упрекаю. Я же мог совсем не воевать, нестроевым был. Я был младшим в классе, нас было двое - я и Юра Шведов. Всех ребят уже отправили на фронт, а нас не брали. Я ходил в военкомат и разносил повестки призывникам. И как-то прочитал в "Правде" очерк Симонова об одном артиллеристе. Я подумал: физически я несилен, близорук, в очках, но артиллеристом я могу быть... И я решил попроситься в артиллерийское училище. Поговорил с военкомом. Получаю повестку: в артиллерийское училище. Формируется какая-то команда, мы почему-то пешком идем куда-то под Москвой, вдруг оказывается училище химслужбы. Мне это было отвратительно. Но возиться с моими желаниями никто, конечно, не стал. Но я не прошел даже в это училище по здоровью. И меня направили в знаменитые Гороховецкие лагеря. Вот там я хлебнул, конечно, в этих лагерях, почему мне понятен "Один день Ивана Денисовича" Солженицына. В этих лагерях почище было... Там люди и умирали. Это конец 1942 года. Потом уже с маршевой ротой отправили в Калугу, в Мосальск, и там нас разбирали по разным частям. Так я и попал в связисты.
В. Бондаренко. Ты сравнил, Владимир Сергеевич, свои Гороховецкие лагеря с лагерем, описанным Солженицыным. Значит, есть художественная точность описания? Значит, есть литературный талант? И в "Одном дне...", и в "Матренином дворе"?
В. Бушин. Да, конечно, признаю его как художника. Я был одним из самых первых, кто его превозносил. Все его раннее творчество я и сейчас высоко ценю. И сейчас готов перепечатать свою статью о его "Иване Денисовиче". Это сильная вещь. И "Матренин двор". И другие рассказы. Я отдаю ему должное как художнику, но читать его "Красное колесо" невозможно.
В. Бондаренко. Может быть, сейчас не время для объемных вещей? Мало кто прочел "Пирамиду" Леонова, "Раскол" Личутина, вот и "Красное колесо" в том же ряду непрочитанных книг.
В. Бушин. Понимаешь, вот прислал мне Юрий Мухин свою книгу "Убийство Сталина и Берии", там много неубедительного, шестьсот страниц, но я ее всю прочел с интересом.
В. Бондаренко. А кого из писателей нашего ХХ века ты высоко ценишь?
В. Бушин. Если в хронологическом порядке, то начну с Горького и Бунина. Куприн. Из советских, конечно же, Михаил Шолохов, очень люблю полузабытого Макаренко. Вообще, много ярких писателей было в ХХ веке.
В. Бондаренко. Ты сам испытал чье-то влияние?
В. Бушин. Не могу сказать, кто на меня повлиял, это сложный вопрос. Увлекался я, когда начал писать стихи, Владимиром Маяковским. Мой старший товарищ подарил как-то четырехтомное собрание сочинений Маяковского с предисловием Луппола. Я зачитал его до дыр. В школе о нем уже доклады делал. А уже через Маяковского узнал и Анну Ахматову. Нельзя знать Маяковского и не знать Ахматову. Они очень связаны, по-моему, творчески друг с другом. Вот как сатирик на меня большое влияние оказал Фридрих Энгельс, его "Антидюринг". Остроумно написанная книга. У меня даже была статья "О литературном стиле "Антидюринга", напечатана в ленинградском журнале. Очень рано я полюбил и Пушкина, и Лермонтова, всю русскую классику.
В. Бондаренко. Что ты еще не успел сделать в своей жизни?
В. Бушин. Мне надо бы написать мемуары. Очень много видел, многое помню. Но в моих статьях я весь. Если их в хронологическом порядке собрать, то и о личном у меня много в статьях моих, и вся война, и писательская жизнь. Но уж не знаю, удастся ли мне написать все-таки чистые воспоминания. Эти годы, трагические, конечно, для меня были решающими как для литератора. И известность я обрел благодаря публицистике. Больше ничего и писать не хочется. Я себя считаю критиком, публицистом и поэтом. Так часто бывает.
В. Бондаренко. А можно тебя назвать консерватором? Человеком определенной системы ценностей?
В. Бушин. Понимаешь, есть слова, в которые вкладывают разный смысл. В хорошем смысле этого слова я, безусловно, консерватор. Меня спрашивают: ты - интернационалист? Отвечаю: да, я - интернационалист. Но какой смысл я вкладываю? Хорошо отношусь к людям всех наций. Но свой народ я люблю больше. Я - русский человек. А когда интернационалистом называют неких безликих, безнациональных деятелей, то мне они чужды. С ними я не хочу иметь ничего общего. Вот и о консерватизме надо говорить четко. Да, я консервативен в том смысле, что уважаю традиции и ценности прошлого, не хочу их менять. Ленин говорил, что он не любит новое лишь из-за того, что оно новое. И не боялся признаться, что не любит Маяковского. А нынешние руководители побоятся признаться, что, к примеру, не любят Солженицына. У них язык не повернется. Ленин был не провинциален... А наши политики сплошь провинциальны. Как можно не любить Солженицына или Пастернака, общество осудит?! Да плевать мне на общество. Я говорю то, что думаю. Вот Бунин говорил, что он не любит Достоевского. Чайковский не любил Достоевского. Это были люди самостоятельно мыслящие. И при всем при том, конечно, я консерватор. Я - за традиции и за государственность. У меня даже есть стихотворение "Хочу я быть традиционным..."
В. Бондаренко. Тебя можно назвать одним из последних солдат советской державы. Можешь ли ты сейчас уже оценить значимость советской цивилизации? Была ли она неизбежна в истории России?
В. Бушин. Не знаю, была ли советская цивилизация неизбежна. Знаю, что она была. Знаю, что это была высшая точка всей русской истории за тысячелетие. В этом я целиком согласен с Александром Зиновьевым. Николай Гоголь говорил о Пушкине: "Какой чудный сон я видел при жизни". Так и у нас всех. Мы видели при жизни великую советскую эпоху. Действительно поразительно: в такой короткий срок произошли такие глобальные преобразования. Стали супердержавой. Первыми покорили космос. Это же поразительно. Часто приводят высказывание Иосифа Сталина 1931 года: "Мы отстали на 50-100 лет от передовых стран Европы. Мы должны этот отрезок пробежать в 10 лет. Иначе нас сомнут..." И пробежали. Это энтузиазм народа. Меня до неистовства доводят, когда отрицают все достижения советской эпохи. Я спрашиваю у Солоухина: кем бы ты был без советской власти? Солоухин говорит, мол, до революции Есенин же был... Но Есенин же - гений. А кто такой Солоухин? Талантливый литератор из народа. И никуда бы он не пробился без советской власти. Куда пробьется сегодняшний беспризорник? Лишь в лагерь...
В. Бондаренко. И кто же автор этой суперцивилизации в советском варианте? Каково место Сталина в истории России? Как ты к нему относишься, как к человеку и как к исторической личности?
В. Бушин. Я думаю, что чем дальше идет время, тем больше становится видна величественная фигура Сталина. Как ни парадоксально, демократы своими действиями оправдали Сталина во всем. Абсолютно во всем. Так бы можно предположить, что лучше бы помягче вести политику, лучше бы не делать таких резких шагов, а посмотришь на действия демократов, и видишь, что Сталин был прав. И то надо было, и другое. Как бы трагично это ни выглядело. Репрессии по сравнению с тем, что творится сейчас с любым человеком, выглядят совсем иначе. Вот отключают электричество во время операции. Вот не дают пенсий старикам по полгода. Нужны ли репрессивные меры? Вы верите, чтобы в сталинское время могло случиться такое количество аварий и катастроф? Вы верите, что во время наводнений погибло столько бы людей, как погибает сегодня? Наверняка и предупредили бы, и сделали все, чтобы вывезти вовремя, а может, и наводнения не допустили бы. Вспомни последнюю катастрофу советского времени - в Армении. Вся страна оказывала срочную помощь. Там несколько дней работал Рыжков, глава правительства. А как строили разрушенный Ташкент? Помнят ли об этом узбеки? А сейчас в день, когда бушевала стихия и погибло около семидесяти человек, наш президент был на заключительном концерте конкурса Чайковского. А потом укатил в Канаду. В промежутке еще наградил Волчек, еще раз Жванецкого, Митту, Ваншенкина...