В. Б. А Николай Рубцов? Так ли он узок, "локален"?
Т. Г. Это - счастливый случай истинного лирического таланта. К его творчеству можно бы поставить те два эпиграфа, которые Пушкин вынес перед главой второй "Онегина": "О rus!.." ("О деревня!") из Горация и - "О Русь!" То есть в движении лирической волны у Рубцова сливаются эти два разномасштабных понятия или перетекают одно в другое. Это я и назвала бы возможной емкостью "малой географии". Которая вправе смеяться над беспочвенной "космичностью".
В. Б. Значит, не будет особой натяжкой считать "деревенского" Н.Рубцова имперским поэтом?
Т. Г. Союзным, лучше бы сказать. Задушевное существо русской лирики во всех, в том числе государственных случаях (отношениях), исповедует идею союза в самом принципиальном смысле слова. Известные строки Н.Рубцова: "С каждой избою и тучею, / С громом, готовым упасть. / Чувствую самую жгучую. / Самую смертную связь", - в своем роде могут быть "прокомментированы" пушкинскими: "Друзья мои, прекрасен наш союз! Он, как душа, неразделим и вечен..." А русская, заповеданная Пушкиным и коренная идея союза относится к разряду всемирных идей.
В. Б. Ну а беспочвенники, беспочвенные "космисты"? Отчего их так много в советской и сегодняшней, постсоветской поэзии?
Т. Г. Это восходит к европейскому процессу "крушения гуманизма" (А.Блок) с извращенными представлениями о человеке-мутанте (мой термин). А ближайшим образом тесно связано с еврейским элементом, хлынувшим в русскую литературу. Он принес с собой особую психологию кочевой, неземледельческой нации, резко противоречащую русской оседлости, укорененности, даже насмехающуюся над нашей "неподвижностью", "косностью". Эту психологию и философию (ее четко выразил, например, Семен Липкин, утверждавший: "Ведь земля - для кочевья. Было б пастбище, было б немного травы") не следует смешивать с культурностью, свойственной лишь укорененному духу. С культурностью или нериторической, нечаянной "всемирностью", благодатной всечеловечностью, которая обеспечивает врожденным "твердым стоянием" (Достоевский) на незаменимой "своей почве".
В. Б. Не удивительно ли, что при всей своей "масштабности" эти "земляне" - не только противники идеологии "малой родины", но, как правило, враги Империи, которая олицетворялась для них Советским Союзом? Что руководит в этом ими: политика или искренний максимализм?
Т. Г. Дело в том, что они - враги формы, вообще оформленности и предпочитают, чтобы материя растекалась, как сказал бы К.Леонтьев. Отсюда, кстати, и дерзкое разрушение стихотворной формы, каким часто увлекаются "планетарные" наши "земляне". Классической империи с ее жесткой "уздой спасительного насилия" (К. Леонтьев) они противопоставляют не более гармонический СОЮЗ, а распыленность, свободу полной, индивидуалистической несвязанности, легко переходящей в элементарный хаос... "Всечеловечность", к какой способны они, подразумевает не гетевско-пушкинское единство человечества при всем разнообразии существующих цивилизаций, но однородность человечества, при которой и не может стоять вопрос о таком сложном, внутренне напряженном процессе-явлении, как единство... Отсюда и ложная, пусто-риторическая "всемирность", да и все адаптации абсурдного постмодернизма.
В. Б. Вы, стало быть, отделяете эту философию от политики? Стихи - от гражданской позиции, либеральных политических убеждений их авторов?
Т. Г. Политика сама не отделяется от этой философии, опирается на нее - так же, как постепенно прилепляется она (в форме национализма) к поэтическому культу "малой родины". Философская "всемирность" беспочвенников оборачивается политическим идеалом "мирового правительства", "нового мирового порядка", упраздняющего разнообразие цивилизаций. Но, говоря строго, и то, и другое: и "запечный" национализм новых "почвенников", и примитивный космополитизм бескорневых "землян", - ведут к смерти культуры.
В. Б. То есть и русский "деревенский", и еврейский "кочевой" элемент в расколотой нашей литературе - "оба хуже"?..
Т. Г. Точней? Оба могут быть хуже. Нельзя ж исключать случаев чудесного перерастания личностью социально или национально заданного ей "потолка". О таких здесь поминалось. Вообще, говоря о двух полярных тенденциях в нашей поэзии, не следует все сводить к происхождению авторов. Так, нельзя забывать и роль пропаганды, идеологии. Например, идеологии "мировой революции", господствовавшей долгое время. Или нынешнего активного насаждения либерального космополитизма. А с другой стороны, - и роль литературной критики, уж так умилявшейся "малой родиной" наших поэтов "из глубинки", словно желала навеки загнать их в тесную лощину, в узкую щель... Своеобразный бунт против этого явило творчество Ю.Кузнецова. Впрочем, "горизонтальной" цели он - как показывает ряд его наиболее известных произведений - противопоставил цель "вертикальную", где, по крайней мере, гудит и свистит ветер, напоминая об иных сферах, пусть подземных или вообще нежилых. "Малая", да и хоть бы "Большая Родина" оказалась у него просто "холмом земли" в когтях некоего демонического - постисторического - орла... Впрочем, откровенный взгляд "с точки зрения пустоты" с его архаической непросветленной трагедийностью, выработанный поэтом в 70-80-е годы, имеет преимущества перед ложно-гуманной или прямо циничной "всечеловечностью". Как и бунтарские устрашительные мечты "про древний хаос, про родимый" (Тютчев) все же, может быть, предпочтительнее идиллических или элегических буколик или эклог на тему "малой родины"...
В. Б. Бунт, сказали вы... Это похоже на начало разговора об антитрадиционализме современного стихотворчества - русском и ином... Так ли?
Т. Г. Не скатиться бы до разговора об антипоэзии! И вот уточню лишь, что и хаосы-то, в ощущении нашем, бывают разные. Тютчевский, "древний, родимый" - это все ж прародитель ЖИЗНИ, праколыбель ЕЕ. Или - "колыбель звуков", как слышал хаос А.Блок. Хаос же у распыляющих человечество "землян" или у иных наших траги-"космистов" - это все некий эпилог к СМЕРТИ... Да и весь "постмодернизм" впору бы назвать неким "научно-фантастическим" ПОСТСМЕРТИЕМ духа. Но, слава богу, современная поэзия не исчерпывается им. Не исчерпывается и теми полярными позициями, о которых мы говорили...
В. Б. Каково же на сегодняшний день ее состояние?
Т. Г. Нормальное - на ее русском фланге. Много хороших стихов встречаю и среди новых имен. Хотя немало и публицистической шелухи: "гражданских" воплей и выкриков, сигналов отчаяния... То есть фактов негармонического сознания. Особенно грустно, когда поэт из "любви к России" сводит счеты с народом, коря его за безмолвность, апатию. С эдаким благородным гневом... Это - глупость. Это простительно только совсем молодым.
В. Б. Вам кажется, что поэт, даже самый замечательной, не лучше своего народа?
Т. Г. Чем же он может быть лучше? Откуда же он тогда, такой хороший, взялся?.. Думаю, что поэт только выявляет лучшую потенцию своего народа. Как Пушкин, чья "исключительность", "чрезвычайность" (по слову Гоголя) в том, что он глубже всех проник в непридуманные возможности развивающегося русского духа...
В. Б. У меня остаются еще вопросы, которые я рад бы обсудить. В частности, о вашей новой большой стихотворной работе, посвященной А.С.Грибоедову. О сочетании гения поэтического с геополитическим даром в истории русской поэзии. Но это - обширная тема, а наша беседа и так весьма насыщенна. Поэтому спрошу только: считаете ли вы сложившейся, состоявшейся вашу личную поэтическую судьбу?