Фактически речь идет о свободе для родовитых и имущих, так как, с точки зрения консерваторов, равенство — угроза свободе пользоваться привилегиями знатности и богатства. То, что противоречит такому пониманию свободы, провозглашается тиранией, деспотизмом и т. п.
Важным элементом консервативного мировоззрения является исторический пессимизм. В принципе не так уж мало мыслителей начиная с глубокой древности видели «золотой век» в прошлом, с презрением взирали на настоящее и без всякой надежды на будущее. Это роднит консерваторов с идейными течениями самого отдаленного прошлого, порождает тот эффект узнавания, о котором речь шла в начале главы.
Однако исторический пессимизм зачинателей консерватизма имел конкретное, обусловленное временем содержание. Им была свойственна не ностальгия по прошлому вообще, а тоска по конкретному общественному порядку, рушившемуся под напором истории; выступали они не против нового вообще, а против конкретных социальных сил, воплощавших это новое. В древние времена движение прогресса настолько растягивалось во времени, что его трудно было уловить в течение жизни одного или даже нескольких поколений. Теперь же изменения сути и духа времени неоднократно фиксировались на протяжении одной человеческой жизни.
Де Местр противопоставлял идее прогресса провиденциалистское понимание хода истории. Он отвергал оптимизм философов Просвещения, веривших в человека, его разум. «Философия истории де Местра, — говорит его современный итальянский поклонник, — определенно не для просветителей или для слабых духом»{98}. О каком прогрессе можно говорить, полагал де Местр, если человек вследствие своей порочной натуры обречен на зло и страдание. На то и воля божья, а поскольку история — дело Провидения, она — «первый министр бога по департаменту этого мира»{99}.
Меттерниху больше импонировало представление об историческом процессе как круговороте: «Общественные тела движутся не по прямой линии вперед, а по кругу»{100}. Рассматривая исторические взгляды Меттерниха, его биограф Г. Р. фон Србик видит в них черты сходства с провозвестником упадка Запада О. Шпенглером{101}.
У консерватизма много точек соприкосновения с реакционным романтизмом. Между сторонниками этих течений существовала подчас настолько тесная идейная и личная уния, что их трудно разграничить. Не случайно многие видные романтики фигурируют в двух ипостасях: собственно романтики и консерваторы. Их имена можно найти и в идейно-политической истории консерватизма, и в истории культуры как таковой. Речь идет, в частности, о таких литераторах, философах, публицистах, как Новалис, А. Мюллер и Ф. Шлегель — в Германии, Р. де Шатобриан — во Франции, С. Т. Кольридж, Т. Карлейль, Р. Саути — в Англии. Конечно, этот список мог быть продолжен, но он и так достаточно показателен.
Особенно тесные контакты между романтизмом и консерватизмом сложились в Германии. Видный представитель романтизма, политический публицист А. Мюллер (1779–1829) был ближайшим другом Ф. Генца; сначала он поставил свое перо на службу одному из лидеров прусской реакции Марвицу, а затем и самому Меттерниху.
Важным связующим звеном между консерватизмом и реакционным романтизмом являлся так называемый «феодальный социализм». После французской революции 1830 г. надежды на реставрацию «старого порядка» стали совсем призрачными и аристократия начала менять свой курс. Она, по словам К. Маркса и Ф. Энгельса, «должна была сделать вид, что… уже не заботится о своих собственных интересах и составляет свой обвинительный акт против буржуазии только в интересах эксплуатируемого рабочего класса. Она доставляла себе удовлетворение тем, что сочиняла пасквили на своего нового властителя и шептала ему на ухо более или менее зловещие пророчества»{102}. Критика капитализма со стороны аристократии и ее идейных союзников носила ярко выраженный реакционный характер: «их главное обвинение против буржуазии именно в том и состоит, что при ее господстве развивается класс, который взорвет на воздух весь старый общественный порядок»{103}. Поэтому в своем споре с буржуазией аристократия хотела бы использовать рабочий класс, но в то же время, испытывая страх перед революционным пролетариатом, она соучаствовала в насильственных акциях против него. В качестве примеров такой теории и практики в духе «феодального социализма» К. Маркс и Ф. Энгельс приводили французских легитимистов — сторонников свергнутой династии Бурбонов и «Молодую Англию».