Его эволюция вправо оказалась растянутой на целое десятилетие; революционный взрыв 1848 г. окончательно отбросил «умеренного» политика на крайние реакционные идейные позиции. Уже летом 1847 г. Доносо Кортес, предчувствуя приближение бури, убеждал «сильного человека» Испании генерала Нарваэса действовать решительно и авторитарно: «На нас надвигается катастрофа, неминуемая и ужасная: предвижу социальные потрясения; возникает проблема силы, и вы — тот, кому я отдаю все свое доверие»{115}.
Еще в конце 30-х годов XIX в. социализм казался Доносо Кортесу преходящим явлением, теперь он резко меняет мнение. Гораздо раньше, чем большинство консерваторов, он увидел главного врага не в либерализме, а в социализме, и не в утопическом социализме Оуэна, Сен-Симона, Фурье. Больше его страшат активные приверженцы Прудона и, как пишет американский историк Дж. Грэхем, «косвенно система, изобретенная Марксом»{116}. Доносо Кортес предрекал угрозу со стороны коммунизма, который не будет отвергать государство, подобно анархистам-прудонистам.
Давно известные ему теократические традиционалистские идеи де Местра и де Бональда обретают теперь в его глазах актуальный смысл. Социальные и экономические реформы, предостерегает Доносо Кортес, уже не спасут от революции и социализма. Вообще, по его убеждению, нельзя ставить экономику выше политических и религиозных проблем. Единственное средство спасения европейской цивилизации — в религии и морали. Подобно де Местру, Доносо Кортес хотел усилить авторитет папы \ «принципом непогрешимости».
Но, чтобы утвердить порядок, одной религии недостаточно. Только церковь и армия, священник и солдат совместными усилиями могут спасти цивилизацию. По поводу этой основной идеи речи «О диктатуре» А. И. Герцен с сарказмом писал: «Маркиз Вальдегамас отважно поставил солдата возле попа, кардегардию рядом с алтарем, Евангелие, отпущающее грехи, рядом с военным артикулом, расстреливающим за проступки»{117}. «Но зачем же Доносо Кортес, — ставит Герцен логично возникающий вопрос, — не заявил третьего брата, третьего ангела-хранителя падающих государств — палача? Не оттого ли, что палач больше и больше смешивается с солдатом благодаря роли, которую его заставляют играть?»{118} Здесь Доносо Кортес отличается от де Местра, Который откровенно отводил палачу почетное место в своей системе.
Находившийся в вынужденной эмиграции Меттерних восторженно цитировал Доносо Кортеса, заявив, что готов подписаться под его высказываниями.
Будучи испанским послом в Париже в 1851–1853 гг., Доносо Кортес подталкивал Луи Наполеона к государственному перевороту и даже оказал этому делу не только моральную, но и финансовую поддержку. Резко обрушился Доносо Кортес на противников бонапартизма из буржуазного лагеря, обвиняя их в неизлечимой слепоте, находя в таком поведении свидетельство неспособности буржуазии к правлению. Последовать примеру Луи Наполеона Доносо советовал и генералу Нарваэсу у себя дома, в Испании.
После 1848 г. испанский дипломат стал особенно высоко ценить главного борца против европейских революций, «первого европейца», князя Меттерниха. 29 апреля 1851 г. он специально ездил из Парижа в Брюссель, чтобы встретиться с бывшим канцлером. Оба остались весьма довольны друг другом.
Жизнь Доносо Кортеса оборвалась в 1853 г., во времена реакции на революции 1848–1849 гг.; в отличие от Берка слава ненадолго пережила его. Наступила «либеральная эра» с быстрым экономическим ростом и развитием парламентаризма. Росло социальное и политическое могущество буржуазии, что, естественно, порождало у нее оптимистическое отношение к миру. Мрачные прогнозы испанца казались явно неуместными, о них вспомнят позднее, после первой мировой войны и Великой Октябрьской социалистической революции в России.
Начиная с 50-х годов XIX в. основная тенденция в эволюции консерватизма определялась буржуазно-аристократическим синтезом, катализатором которого были революции 1848–1849 гг. Этот синтез был диалектическим процессом, поскольку сближение на антиреволюционной, антисоциалистической основе не исключало борьбы за приоритет. Хотя борьба между землевладельческой аристократией и буржуазией отступает на второй план по сравнению с линией противоречий буржуазия — рабочий класс, тем не менее она еще остается довольно напряженной. От результатов борьбы между господствующими классами во многом зависела форма политического устройства буржуазного общества, преобладание того или иного типа политики правящих верхов. С интенсивным ростом этого общества начинают обретать соответствующий его уровню развития облик основные типы буржуазной политики.