— Да уж не «Арифметикой» для четвертого класса, прошли те времена.
— Да, хорошие времена прошли. Теперь счастье покинуло меня, я плаваю под чужими парусами и получаю фонари даже в самой пустяковой драке от лучшей подруги.
— Толя, мы же договаривались…
— Ну извини… Был неправ. Был пьян. Больше не повторится.
— Вот именно. Потому что если повторится, я всем расскажу, что ты знаменитый российский маньяк-садист и приехал сюда лечиться от импотенции. Ни одна итальянка к тебе и на пушечный выстрел не приблизится. Идем-ка туда, вон такси. У водителя все узнаем, да и подъедем, если далеко.
Полная итальянка в темном платье, восседающая за гостиничной стойкой, была поражена, когда Алька ей перевела, что требуются две комнаты. Как же так? Такой представительный синьор и такая стройная синьора… Ах, синьорита… Ах, разумеется, у нее найдутся две комнаты… Чтобы рядом, да, две прекрасные комнаты, ах, какие отличные комнаты, великолепный вид из окна, а уж перины такие мягкие, что если синьор и синьора, то есть синьорита, то есть, разумеется, это не ее дело…
Здесь говорили на каком-то местном диалекте, но Альку понимали без проблем… тем не менее стрекотала итальянка непрерывно и сказала много лишних слов. Немного утешила ее просьба найти гида, знатока местных древностей и достопримечательностей — за отдельную плату, разумеется. Тетка пообещала к завтрашнему утру некоего Джузеппе Вера.
Толик, уловив, о чем идет речь, сделал скорбное лицо и заявил:
— А ведь один двухместный номер обошелся бы дешевле… Не бережешь ты моих денег, Алевтина…
— Алла!
— Ладно. А что ты ей сказала?
— Что ты — русский резидент, а я — твоя радистка. Поэтому нам требуются две комнаты. Для конспирации. Завтра с утра сюда пожалует для встречи с тобой видный местный коллаборационист.
— Это еще зачем?
— Родину предавать.
— Чего? Алевтина, что ты мелешь?
— Алла!!! Я гида на завтра наняла, понял? Знатока местных древностей, чтобы все показал. Понял?
Эдвин почесал в затылке. Хм… Третий вопрос… Дело предстояло деликатное… Наконец решился.
— У меня нет третьего вопроса. Я… хочу попросить тебя, Эльга Финика.
— О чем?
— Помоги мне отомстить! Прокляни, призови самую страшную беду и пагубу на голову предателя!.. Так, чтоб он сдох!.. Чтоб он… Ты чего, старая?
Смех ведьмы походил на кудахтанье. Отсмеявшись, Финика произнесла:
— Конечно. Проклятие. Ведьмы проклинают, ведьмы наводят порчу… А ты уверен, рыжебородый, что ты желаешь именно такой мести?
— Желаю-то я другого… своими бы руками… Да сбежал от меня сопляк, только и осталось, что это… вот…
— Проклятие?
— Проклятие. Пусть мается, пусть не знает покоя, пусть сгинет из Мидгарда, но и пусть не примут его ни в Валгаллу, ни в Хель! Пусть не сбудется его мечта, пусть боком выйдет ему похищенное у меня богатство! Пусть томится и мается до тех пор… пока… пока… Пока не явится к нему та самая валькирия, с которой говорил перед смертью Заговоренный!..
— Ну что ж. Я тебе помогу. Но помни, все выглядит иначе, если отойти подальше и поглядеть со стороны. Из другого дома или из другого дня… Деревья стоят на месте, звери мчатся по миру. Начнем… Думай о своем враге. Мертвые звери позовут его.
Послышался шорох, угли в жаровне вспыхнули ярче. Теперь только викинг разглядел собеседницу — старуха куталась в просторные одежды из черной ткани, потому и не видать ее было. Сейчас из вороха черного тряпья высунулась костлявая лапка, сжимающая плоский обломок кости. Ведьма принялась напевать вполголоса и водить костью над очагом. Круговые движения тощей руки, сжимающей желтую кость, завораживали, притягивали взгляд, не позволяли отвести глаз. Викинг смотрел на тлеющие угли и кружащуюся кость, слушал монотонный напев старой Финнки… и вспоминал Богомаза… Внезапно Эдвину почудилось, что мальчишка здесь, в шатре — притаился в темном углу под пологом и только ждет мига, чтоб броситься сзади… С хриплым возгласом Золотая Борода резко обернулся, выхватывая меч… и… замер. Лицо обдало ледяным ветром.
— Ага! Он был здесь! Враг! Молодой! Здесь! Привели звери! — взвыла старуха.
Она выпростала из-под тряпья вторую руку и принялась быстро-быстро черкать мелом по поверхности кости — черной, успевшей закоптиться. Эдвин замер, с удивлением следя за молниеносными движениями старухи. Минута — и испещренная рунами кость полетела в жаровню. Вспышка, снопы искр… Эдвин протер глаза — кости в очаге не было, угли снова поблекли… Черный ком тряпья — Эльга Финнка — осел и скособочился. Ведьма тихо пробормотала усталым голосом: