Он вернулся в будку в 8:20, с приличным запасом времени. Наконец в половине девятого произошло то, чего он ждал: двери лифта открылись, и вестибюль залил веселый смех. Киллиан сверился с наручными часами. Клара, девушка с рыжими волосами, жившая в квартире 8А, шла на работу в свое обычное время.
Как бывало довольно часто, она вышла из лифта, прижимая к уху мобильный телефон. Похоже, разговаривала с подружкой о чем-то легкомысленном: на каждую фразу собеседницы Клара отвечала взрывом смеха. Однако разговор не помешал ей тепло и искренне улыбнуться Киллиану.
Консьерж находился в нескольких метрах от девушки; он не нарушал приватности разговора, но внимательно наблюдал за ней. Клара светилась радостью; по ней всегда видно, что она прекрасно ладит с собой и с окружающими. Всегда в хорошем настроении, она излучала безмятежность и жизнерадостность.
Наконец разговор по телефону закончился.
— Доброе утро, Киллиан!
Консьерж подошел ближе:
— Доброе утро!
Ему было что сказать, чем поделиться с Кларой. Но помешало неожиданное возвращение миссис Норман. Пожилая женщина постучала в стеклянную дверь, и Киллиан, у которого моментально испортилось настроение, подошел, чтобы открыть и впустить ее.
Тем временем Клара заканчивала одеваться «по погоде». Она натянула шапочку, которая скрыла густые волосы, и надевала карминно-красные шерстяные перчатки, но перепутала правую с левой, и пришлось начинать заново. Все ее действия были слегка несуразными, неуклюжими, но ей это легко прощалось.
— Однажды нас четверых найдут замерзшими на улице, — проговорила миссис Норман, едва войдя в здание со своей коляской и собаками.
Киллиан с брезгливостью отметил, что в углах рта старушки замерзли капельки слюны.
— Как вы поживаете, миссис Норман? — с улыбкой спросила Клара.
— Очень мерзну, детка. Этот город не для стариков.
— Вы никакая не старая, миссис Норман! Если бы моя мама была такой активной и бодрой, как вы! — подбодрила ее Клара.
Миссис Норман, довольная, засияла.
Киллиан снова попытался подойти ближе к Кларе, но момент был упущен. В присутствии других соседей он еще больше старался соблюдать приличия, как будто кто-то мог заподозрить, что спал он рядом с ней. Девушка продолжала одеваться и болтать с миссис Норман:
— А почему вы так рано выходите, в самый сильный холод? Днем все-таки потеплее…
Киллиан улыбнулся, заметив совпадение вопроса Клары со своим. Он подумал, что связь между ними постепенно становится крепче.
А миссис Норман уже произносила отрепетированный ответ:
— Детка, скажу тебе по секрету: бедняжка Арета, когда просыпается утром, не может долго терпеть. Не знаю, как тебе объяснить… это у нас возрастное.
Клара инстинктивно посмотрела на запястье, но часов не было. Она взглянула на часы Киллиана:
— Уже без двадцати девять? — Она не стала дожидаться ответа. — Меня же убьют на работе!
Она направилась к двери, на ходу застегивая пальто и прощаясь. Прежде чем выйти, Клара обернулась:
— Знаешь, Киллиан… — На секунду консьерж испугался, что сейчас она скажет что-то, что он не хотел бы услышать. Но это было не так. — У меня засорилась раковина на кухне. Можешь посмотреть?
— Обязательно зайду сегодня днем, — успокоил Киллиан.
— Спасибо тебе большое! Хорошего вам дня, миссис Норман!
И Клара нырнула в зиму. Она не заметила, что забыла завязать пояс пальто, и теперь он волочился за ней по снегу.
— Какая хорошая, воспитанная девушка, — сказала миссис Норман, входя с собаками в лифт. — Надеюсь, она не подумала, что мне тоже трудно терпеть… Какой стыд. Надо будет ей объяснить…
Двери лифта закрылись, и в вестибюле вновь стало тихо.
Киллиан вернулся в свою будку.
В 10:30 зашел почтальон, худой высокий афроамериканец, который всегда, какая бы ни была погода, перемещался на велосипеде. Он доставлял почту пунктуально, как часы, — качество, которое Киллиан очень ценил. Почтальон был неразговорчив, а консьерж, со своей стороны, не предпринимал попыток растопить лед. Ни один из них не знал, как зовут другого, и не интересовался этим. Их взаимодействие ограничивалось тем минимумом, которого требовала работа консьержа и почтальона. Они здоровались друг с другом, почтальон оставлял письма, консьерж принимал их, и они прощались.
Киллиан опускал письма в почтовые ящики, когда из лифта вышла одна из латиноамериканских домработниц, толкая перед собой кресло на колесиках. В кресле сидел болезненного вида пожилой человек.