Покончив с интимной гигиеной, он перешел к коже всего ее тела. Теоретически, дезодорант без запаха гарантировал, что никаких улик не останется, но ему хотелось довести вмешательство до идеала. Смочив губку в жидком мыле с добавленной в него кислотой, он прошелся по всей спине, животу, ногам, распределяя яд по коже Клары.
На шее девушки уже появилось легкое покраснение — след от крапивы. Он вновь ощутил острый, сильный прилив удовлетворенности.
Крапива действовала, но насчет эффекта кислоты он пока не был уверен, оставалось какое-то детское любопытство. Чтобы прояснить и этот вопрос, он провел губкой по своему животу, слева, от пупка до тазовой кости. Через несколько часов он узнает, что чувствует Клара каждым сантиметром своей кожи. Ему хотелось, чтобы ощущения были неприятными, насколько это возможно…
Киллиан обсушил тело девушки и снова надел на нее трусики и ночную рубашку.
Потом он сам оделся; оставаться не было смысла, он все равно не мог заснуть, а если бы и мог, через полчаса пришлось бы просыпаться.
Из квартиры 8А он вышел в 3:50, вошел в лифт и, не задумываясь, стал спускаться вниз. Этим утром ничто не заставит его подняться на крышу.
9
Это было совершенно исключительное утро. Впервые в жизни — никакой необходимости заряжать пистолет, крутить барабан и приставлять дуло к виску. Этим утром у него не было никаких сомнений в значимости собственной жизни, ни малейшего желания играть в страшную «русскую рулетку». Сегодня он хотел жить, ведь этот день стоил того, чтобы прожить его. Киллиан чувствовал, что Клара уже заняла в его мире особое место и направляет все его существование в новое, прежде невиданное русло. Конечно, с тех пор, как он начал опасную игру со смертью, ему не раз приходилось испытывать то, что психологи называют эйфорией. В эти моменты жизненная энергия струилась по его венам так же, как у всех нормальных людей. В такие дни ему удавалось принять решение в пользу жизни, не вставая с кровати; не нужно было подниматься на крышу, балансировать на краю моста или платформы метро. Бывало, что он принимал решение — абсолютно серьезно, без малейшего притворства, — находясь в своей каморке, в квартире какого-нибудь соседа или просто гуляя по улице. Но всегда, абсолютно всегда он, пусть на секунду, испытывал сомнение.
И только в это утро он не сомневался даже полсекунды. Он был уверен. По сути дела, этим утром он не стал заигрывать со смертью впервые с тех пор, как ему исполнилось семнадцать лет.
Всю исключительность происходящего Киллиан осознал, когда стоял под струями горячего душа.
Ни мальчишка, который кричал от боли в машине «скорой помощи» под обезумевшим взглядом матери; ни рыдания родителей в одном из жилых домов Бруклина, чей отпрыск получил страшный ожог, выпив щелочь из «случайно» оставленного открытым флакона; ни спровоцированное им выселение из дома одной пары в Вест-Сайде — ничто и никогда не заставляло его прервать ежедневную игру.
— Клара того стоит. — Слова выскользнули из его рта, пока он энергично вытирался полотенцем, возбужденный и одновременно напуганный столькими новыми событиями, происходящими в его жизни.
В 6:30 он был в привратницкой будке, беспокойный, нервный, как когда-то его однокурсники в ожидании результатов экзамена (кстати, его самого такие вещи никогда не волновали). Предстояли еще два часа тревожного ожидания, а потом он своими глазами увидит реакцию Клары на его ночные вмешательства.
Пока никто из соседей не появился, Киллиан расстегнул пиджак и задрал футболку. Участок кожи, который он ночью обработал губкой, был слегка воспален; он чувствовал неприятный, но очень легкий зуд. Ничего особенного. Он даже подумал, что выбрал слишком щадящую дозу. С другой стороны, Клара должна почувствовать еще и действие крапивы, и, в любом случае, дозу кислоты он сможет увеличить сегодня ночью. Кроме того, на лице, под мышками, в интимных местах реакция наверняка будет более неприятной и болезненной.
Он пытался убить время всеми возможными способами: слушал радио, вносил в черную записную книжку детали, которые приходили в голову, тер раздраженный участок кожи футболкой, чтобы понять, какой эффект даст трение ткани, и даже спровоцировал продолжительный разговор с миссис Норман, когда та вышла из лифта в свое обычное время. На собаках в этот раз были костюмчики розового цвета.
— Доброе утро, миссис Норман.
— Доброе утро, Киллиан. Какая сегодня погода?
— Боюсь, что зима в этом году на редкость холодная…
— Вот так, а по телевизору только и говорят, что о глобальном потеплении.
Она уже подошла к выходу и теперь ждала, что Киллиан откроет дверь. Однако консьерж преградил ей путь и продолжил беседу, уцепившись за последнюю фразу старушки:
— По телевизору часто врут, миссис Норман. Очень часто. — По его тону было понятно, что он настроен на долгий разговор. — Вот вы помните, например, про озоновую дыру? Пару лет назад только о ней и говорили.
Миссис Норман кивнула.
— Ну и где теперь эта дыра?
Они молча смотрели друг на друга. Однако вопрос был не риторическим, Киллиан действительно ждал ответа.
— Ой, Киллиан, я не знаю… Ее там больше нет? — Женщина была несколько смущена неожиданной активностью консьержа.
Он помотал головой и с торжеством в голосе ответил:
— Она исчезла. Больше про нее не говорят. Чудо какое-то!
— Может быть, это потому, что людям надоело слышать одну и ту же новость?
— Ис-чез-ла! — отрезал Киллиан и приблизился к уху старушки, как будто хотел поделиться секретом: — Ее никогда и не было, миссис Норман. Никогда.
На самом деле ему было плевать на озоновые дыры; он понятия не имел, существуют ли они, существовали когда-либо или затянулись сами собой в один прекрасный день. Ему просто нужно было излить свое напряжение, и он делал это, болтая без умолку.
— А мы уже перестали покупать аэрозоли… непонятно ради чего. Вы ведь тоже больше не покупаете крахмал для глажки?
Миссис Норман была окончательно сбита с толку:
— Не знаю… я не помню, Киллиан. Ко мне приходит девушка, которая помогает гладить.
— Да точно! Вы его больше не покупаете, как и я, как и все остальные! Мы все хотели сделать что-нибудь хорошее для нашей планеты… Но правда в том, что это ни капли не помогает. Они просто хотят отвлечь нас от других, реальных проблем.
Киллиан раскраснелся от своей речи. Однажды он слышал это по радио, в ночной программе, во время звонка одного из слушателей на радиостанцию, и сейчас слово в слово повторял его мнение.
— Они просто нас надувают!
— Да… — Собачки, которым не терпелось оказаться на улице, начали гавкать. — Можешь открыть мне дверь, Киллиан? Не хочу, чтобы мне пришлось стыдиться за Арету, если она кое-что наделает прямо здесь.
— Что вы, за таких собачек вам никогда не будет стыдно! А вот еще… этот свиной грипп, просто-таки пандемия двадцать первого века! Говорили, что он стремительно уничтожит весь мир…
Старушка смотрела на него так, будто не узнавала.
— А потом он тоже исчез!
— Киллиан, это очень интересно, но нам на самом деле пора идти.
— Помните, что творилось в школах и аэропортах из-за этого свиного гриппа? Спирт для дезинфекции рук, проверка температуры, маски, все эти абсурдные меры безопасности…
— Киллиан! — Миссис Норман не дала ему договорить. — Если ты сейчас же не откроешь дверь, Арета насрет прямо в холле!
Консьерж онемел. Его впечатлил и этот тон — сухой, авторитарный, — и сами слова, неожиданно резкие для пожилой женщины. Миссис Норман, похоже, сама от себя этого не ожидала. Киллиан посмотрел на собачку; та опустила хвостик между лап и смотрела с горестным выражением, которое напомнило ему взгляд Алессандро накануне вечером.
— Извините, — пробормотал он, пока притихшие собаки выходили на улицу.