И действительно. На зримом островке иного мира, где страшная авиакатастрофа навсегда изменила местный ландшафт, показались люди в специальной форме - медики-спасатели, и вслед за ними зыбкой полосой, то появляющейся, то исчезающей в мареве едкого дыма возникла колонна спецтехники - машины скорой помощи, пожарники, спецслужбы. Но те, кто пришли первыми, удивительно сразу заметили мужчину, уткнувшегося лицом в тлеющую землю. «Он дышит» - раздался крик, - как это можно было увидеть - непостижимо, - но этого оказалось довольно: сильные руки осторожно развернули мужчину, подняли, положили на носилки, приложили маску с кислородом, и со всех сторон потянулись тонометры, шприцы, лапы дефибрилляторов - изумленные голоса шептали непонятные слова, звучавшие, как молитвы шаманов, ошарашенных чудесным явлением. «Он выжил, он дышит...». В тело проникла влага, живительная, холодная, словно горный ручей, она побежала по иссушенным артериям, мышцы свела судорога, дыхание прервалось, но на этот вариант у пришедших был свой ответ, - иглы электрических разрядов, словно миллион жучков, проникли под кожу, внедрились в самое нутро и стали пробуждать к жизни застывшие было молекулы.
Но был ли рад этот мужчина, наблюдавший за своим воскресением. Что его ждало в этом осеннем тоскливом краю, где первые яблоки отдавали горечью, а бабье лето было кратковременным, как детство. В этом краю, где восход был предвестником заката, где студеные парки заставляли сердце биться медленнее, и где одиночество было основной профессией всех живущих. Радовался ли Вацлав Гратц второму шансу? Скорее всего, нет, потому что, находясь душой в Интерриуме, он более всего мечтал остаться с тем, кто был его частью. Он хотел достичь наконец того уровня счастья, которое усмиряет самую неизбывную тоску, искупает все самые грешные грехи, поправляет непоправимое. Он хотел остаться там, где рассвет вечен, где спелые сполохи придуманного солнца превращают долины в медные реки, а серебристые горы, словно сказочные исполины, светят своими вершинами. Но Вацлав Гратц был лишен этого счастья, счастья небытия. Он должен был вернуться...
- Что значит, должен вернуться? - Гратц произнес эти слова через силу, морщась, словно от зубной боли.
- Уж если вы приняли на себя груз воплощения, так доведите его до конца. У вас еще есть невыполненные задачи. Я понимаю вашу печаль, вы устали, на Земле нет ничего, что примирило бы вас с подобным положением дел. Но ваша новая ипостась изменит многое. Ступайте, Гратц, ваш поезд.
Гратц обернулся, мерное поскрипывание колес обозначило появление железной гусеницы. Он только хотел взять за руку Яна Бжиневски, который стоял в тоскливом оцепенении, не сводя с друга глаз. Но и это ему не удалось, невидимая сила втолкнула его в поезд, и не прошло и мгновения, как заветный перрон стал стремительно удаляться, Гратц хотел прильнуть к окну, но резкий неприятный голос произнес: «Держите свой багаж рядом с собой», - и кто-то невидимый буквально впихнул в его руки большой, тщательно упакованный предмет, по очертаниям напоминавший картину.
Гратц не понимал, зачем он ему, но чувствовал: возражения здесь не принимаются, и тот же голос, откуда-то сбоку и чуть поодаль, мерно проговорил: «Успокойтесь, дышите, дышите, все будет хорошо...». Постепенно голос стал трансформироваться, приобрел нотки живые, человеческие, в нем проявились эмоции и половая принадлежность, теперь Гратц осознал, это был женский голос, который ласково и тревожно звал его к жизни...
- Ну вот, он ушел, а нам еще многое предстоит, - Лабард мзадумчиво вглядывался в туманное облачко, в котором скрылся только что пронесшийся мимо поезд. Остановка была краткой, только для того, чтобы забрать одного единственного пассажира. И вот поезд умчался в иное измерение, Лабард проводил его взглядом полным отеческой грусти, - слава богу, постепенно все встает на свои места. Вы еще здесь, господин Бжиневски, ступайте с миром, вам тоже было нелегко.