Я наблюдаю, как из предчувствий формируется мысль, из мысли - мнение, как оно робко, но настойчиво надевает на себя словесный наряд, украшает себя местоимениями и прилагательными, уточняет неясности наречиями, связывает несвязуемое союзами и междометиями, и движет всю эту громаду сюжета волевыми глаголами, лишь оттеняя необходимые нюансы крошечной армией спасения - знаками препинания. И вся эта колготня, словно детская возня в песочнице, вызывает у меня восхищение. Я, как бездетная женщина, смотрю на рождение новых значений и смыслов в тихом блаженстве. Однако же в моем случае, - имею в виду историю с «Консолио», - заключено больше торжества и радости, ибо речь идет о моем собственном чаде, норовистом и непокорном.
«Консолио» тороплив, но это все от волнения, он торопится родиться, а мне передаются волны нетерпения, накатывают на меня, подобно родовым схваткам, потом чуть отпускает, но только если в костер романа брошена очередная порция замшелой повседневности. Я слышу голоса, нет, то зовется не шизофренией, это суть творения, суть создания новой жизни, такой же животворной и пульсирующей, как человеческий эмбрион в женской утробе. Я наполняюсь этим торжеством, этим неявным шелестом, что так часто на протяжении всей жизни не дает нам покоя. Этот шелест похож на несбывшееся, имеющее над нами неопровержимую власть, на ассоциации глубинного детства, когда каждый шаг - чудо, доказательство Его существования. Под этот шелест так сладко тоскуется вечерами, когда роман Диккенса еще лежит нетронутый, но предвкушение уже настигает вас, подначивает развязать заветную бичевку, любопытство обнажает почти детскую пытливость, и желается еще острее, чем раньше.
В этом дорогом моему сердцу шелесте, я слышу голоса родных людей, ушедших с той обезоруживающей скоропостижностью, что вытаптывает в сердце целые пустыни. Мне чудятся озерные тростники, тайные тропинки, вьющиеся, как серпантин, среди лиловых полей, гранитная глыба-памятник погибшим на Второй Мировой войне, выныривающий на прохожего из зеленого моря ветвистых деревьев. Укромные лесные уголки, заветные березки, под которыми непременно ранним осенним утром находятся статные подберезовики в обнимку с рыжеголовыми подосиновиками. Во рту у меня терпкой вязью - вкус невежинской рябины, сладко-горький, родимый. Гроздья агатовой черной смородины притягивают ветви к земле, а на крышке старого колодца первые жухлые листья, как медяки, разбросанные с неожиданной щедростью рукой небесного казначея.
Все это превратилось в шелест, смутный шепот былого, из него, как из чернозема, я леплю свое будущее, свой роман-сон, наполненный эхом прожитого, и волнующей неизвестностью будущего. Я не люблю арифметику, поэтому ничто не умножаю и не вычитаю, не плюсую и не минусую. Люди умные говорят, что минус на минус дает плюс, но в жизни все наоборот. Поэтому, когда в мою дверь стучатся минусы, я складываю их крест-накрест, чтобы получился плюс, и живу с этим, как могу.
«Консолио» - существо из породы плюсов, он несколько взбалмошен и безответственен, как ребенок, но он у меня особенный, не потому что это МОЙ ребенок, а потому что он Индиго. В нем много синего и голубого, - моря и неба, - иногда с примесью желтого, - солнца, песка и желания жить. Тогда получается зеленый, и эти изумрудно-малахитовые всплески радуют меня, ибо это все, что я люблю, - море, трава, песок, солнце. Это все, что мне нужно для жизни. Для жизни и любви. Я люблю «Консолио», как сына, которого в жизни физической у меня возможно не будет. Не будет потому, что пришла пора завершения, пора плодов и итогов, подбивания смет и сведения балансов. Чтобы по окончании всей этой страды мы могли подняться на созданную нашими руками вершину и заплакать от счастья или облегченно вздохнуть или мучительно замереть, оказавшись лицом к лицу с собственным фиаско. У кого - как. А я ликую, не зная итога, количественные показатели здесь бессильны, биотоки моего мозга сообщают Отцу, что я уже почти готова к возвращению, хотя до финальной точки еще далеко. И Отец смотрит на меня с той мужественной нежностью, что венчает череду моих несбывшихся надежд и дарует мне долгожданное утешение...