- Кажется ирисов...
- Да, совершенно верно, ирисов. Ирис - цветок-радуга, символ богини Ириды. А саму Ириду символизирует райская птица - Огненный Павлин. Одна из его способностей - умение приобретать любой цвет вплоть до радужного. Другая способность - подчинять себе волю человека. Твой отец был членом общества «P.C.», его символом является Pavo Cristatus...
- Павлин?
- Да, он самый.
- Чем занимается это общество?
- Собирает и хранит тайные знания всех времен. Оно не стремится к власти, не участвует в политических заговорах, не возводит на Папский Престол своих людей, но деятельность «P.C.» всегда была под пристальным наблюдением его собратьев.
- И что же мой отец?
- Дело не в проигрыше. Глава Ордена - Герман Иркус - был не настолько мелочен, чтобы воспользоваться страстью твоего отца к игре. Нет, он просто взял с него обещание, что ты будешь с ними, как твой отец. Иркус видел тебя еще ребенком и почувствовал, что ты наделен особыми способностями, например, талантом распознавать истину.
- Для этого нужен талант?
- Да, мой мальчик, именно так. Мы все в плену иллюзий, очень разных, иллюзий, а ты можешь с первого взгляда определить - лжет человек или нет. Согласись, тебе всегда везло на тестовых заданиях, ты мог не знать ответ, но безошибочно угадывал правильный вариант.
Да, было именно так. Ян вспомнил это совершенно отчетливо, всякий раз, когда он оказывался перед выбором, какая-то неведомая сила вела его в правильном направлении. Они еще немного поговорили. И это был разговор двух взрослых мужчин, каждый из которых обладал абсолютным знанием, первый - в силу своего богатого жизненного опыта, второй - благодаря природной одаренности.
Так юный Ян Бжиневски стал членом варшавского отделения «»P.C.». Сказать, что он страдал от невольной оплошности отца, нет, в Ордене его встретили очень радушно. Никаких игр с клинками и символическими игрушками, и уж тем более, дело обошлось без клятв на крови. Все просто - будь с нами, храни нам верность, и отправляйся в путь. С их благословения, спустя несколько лет, Ян поехал в Египет. Потом, вернувшись, стал советником Директора Лувра.
И вот теперь он жил в Париже. За свою насыщенную жизнь Ян увидел и познал столько, что с этим уже трудно было жить. Но он жил. Полученные знания наложили определенный отпечаток на его характер и мировосприятие. Причем, настолько характерный, что окружающим он казался очень странным человеком, то ли аскетом, то ли абсолютным мизантропом, а может, и тем и другим.
Нельзя сказать, что Ян сторонился людей. Напротив, он умел с ними общаться, тонко чувствуя грань, за которой начинается подлинность и за которую переступать не рекомендуется. Он любил прикоснуться беглым словом к обнаженному душевному ядру собеседника, чтобы потом отступить в тень, как призрак самурайского воина. Любил читать в женских душах, в большинстве своем очень похожих друг на друга. Подобное можно было бы сказать и о мужчинах, если бы не тот факт, что само разделение на половую принадлежность Ян считал абсурдностью.
«Мы все из одного котла», - это была его любимая кодовая фраза, с которой обычно начинался интересный разговор с людьми, считавшими себя опорой существующей власти. При этом в ходе разговора выяснялось, что эти мудрецы и лжецы не знали и одной десятой из того, что знал он. Зато они великолепно разбирались в политических интригах, «черном пиаре», котировках и курсах валют, ценах на нефть, стало быть, считали, что знают об этом мире достаточно, чтобы им управлять. Яна такая позиция всегда очень забавляла.
«Если бы я мог рассказать им о Шамбале - Центре Мира, о людях-призраках, живущих в подземных городах, о живой о мертвой воде, которая действительно существует...». Сколько он повидал того, что люди называют чудесами! Как часто держал в руках мистические камни, из которых сочилась влага, способная излечить людей навсегда. Сколько слышал тайных слов, заповедных заклинаний, во власти которых было поколебать земную ось.
Но все эти чудеса породили в нем странного рода отчужденность, внешне это проявлялось как абсолютное спокойствие, свойственное йогам высшего уровня. Мимолетные девушки и женщины считали его циником, он не возражал, лишь улыбался. И не удерживал, не обещал, не клялся в любви. Его редкие возлюбленные не могли понять, что происходит в душе этого человека, но, увы, дальше желаний не шло.
Была ли у него любовь, перекроившая его сознание, желал ли он когда-нибудь женщину до боли в висках, мучительно и одержимо. Этого не знал никто, а он на все расспросы знакомых и коллег лишь улыбался. Улыбка была его щитом, броней, за которой он не просто прятался, но жил. Те, кто его хорошо знали, давно изучили все смыслы этой, казалось бы, благожелательной мимической гримасы. С ее помощью Ян умел выражать гнев, радость, презрение, печаль. Люди посторонние поражались этой способности, воспринимая ее как особенность сугубо европейского характера.