«Мы скоро все умрем, сказка подходит к концу. Эксперимент с солнцем в молоке не удался», - слова, сказанные Яном своему другу Рене под сводами старинного особняка, в самом центре одного из красивейших городов земли прозвучали пафосно и странно. Рене внимательно посмотрел на Бжиневски. «Ты не болен?». «Я устал, хочу уехать».
Ян Бжиневсаки вышел из консульства, сел в машину и поехал домой. Лунные зайчики растеряно смотрели ему вслед. Изящные лавочки с гнутыми ножками жались к фонарям. Аллея Елисейских полей была одинокой, как никогда. Продрогший Собор Парижской Богоматери в предрассветных сумерках выглядел особенно сиротливо. «Он больше в нас не верит», - зашелестели невидимые голоса. Может быть, души зодчих, запечатленные в седом камне, соскучились по свободе, или набережные Сены почувствовали разрушительную силу воды, но в тот момент, когда то, что казалось неживым, вздрогнуло, единый молитвенный взгляд, мольба о спасении рванулась в небо, прорезала ледяной мрак Космоса, и выше, выше в невидимые, но существующие миры, туда, в убежище душ, где так покойно и светло.
И словно в ответ на молитву Парижа в чудесном мире, что люди именуют адом или чистилищем, у самой кромки радужного океана зазвенел колокольчик... «Я люблю вас...»
Часть вторая. Начало пути
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Начало пути
Интерриум. Весна
- Если бы мы могли переформатировать свою судьбу, извлечь из цельного полотна отдельные фрагменты и заменить их более позитивными и полезными. Но самое интересное в том, что иногда вредные фрагменты ценнее положительных. Ты согласен со мной, Босх?
Комендант Интерриума Фредерик Лабард был в замечательном расположении духа. Вполне возможно, этому способствовала дивная погода, - ненавязчивое солнце, легкий ветерок, перед которым стелилась хризолитовая трава, и изгибались стройные люпины, усыпавшие поле от края до края.
Не дождавшись ответа, Лабард продолжил.
- Какая гармония, какой покой, что ты чувствуешь, Босх?
- Хочется бежать от этого покоя, - терн Босх представлял собой типичного интроверта с вертикальными морщинами-сердечками на переносице. Его внешность вряд ли побудила бы к творчеству художников, любящих себя, а вот тому, кто готов размышлять, угадывать, докапываться до сердечного ядра, было бы, безусловно, интересно написать этот необычный портрет, - ясный высокий лоб, рельефный нос, асимметричное лицо, с внимательными прищуренными глазами. В облике Босха чувствовалось созидательное одиночество, вдумчивость, погружение в сферы чувствительные и загадочные. Человек не пытливый счел бы его равнодушным, на самом же деле его взгляд обозначал того, кто ценой кропотливого труда научился быть равномерно спокойным в любой ситуации. Босх не был склонен к эмоциям, скорее он напоминал ученого на отдыхе, который пытается отвлечься от своих серьезных проектов, но у него это плохо получается.
- Почему же, Босх, тебя так мучает этот покой?
- Дело не в покое, Лабард, дело в том, зачем мы здесь.
- Тебя это беспокоит, а зря. Я расскажу историю...
- Может, обойдемся без историй?
- Без историй, дорогой мой Босх, никак нельзя, простая человеческая история - суть Его романа. Без нее не будет действия, сюжета, характеров. Но свою историю я расскажу как-нибудь в другой раз.
- Хорошо, что я должен сделать?
- Cherсhe la fame, - как говорят французы. «Ищите женщину». Ты должен найти женщину по имени Божена. Стартовые факты я дам позже. Найти ее будет не так трудно...
- Догадываюсь...
- Труднее будет познакомить ее с нужным человеком, придав их встрече оттенок счастливой случайности. Не мне тебе объяснять, Босх, как это делается.
- А дальше?
- Дальше - это не наша епархия.
- Как всегда, - в голосе Босха послышалась горечь.
- Не печалься, Босх, когда-нибудь придет и наш черед быть обласканными солнцем. Ты устал?
- Можно и так сказать.
- Тебе наскучил наш дом?
Босх не ответил на вопрос. Казалось, он вообще потерял нить разговора. Развернувшись в противоположную от Лабарда сторону, он смотрел вдаль, где тонкая ниточка горизонта сливалась с безмятежной лазурью.
- Я часто прихожу сюда, - почти вполголоса произнес Босх, - и не могу понять, почему эта красота и этот покой так волнуют меня, почему здесь так тоскливо.
- Интерриум - чудесное место, здесь можно обновить душу, почти не прилагая к этому усилий.
- Звучит как рекламный слоган.
Лабард улыбнулся.
- Сколько мы с тобой знакомы, Босх?
- Вечность.
- Да, вечность. Из твоих уст это звучит правдиво. Вечность - это то, что недоступно человеческому пониманию, и при этом на самом деле она не так страшна, как о ней принято думать.