Положил фотографию в карман, еще раз оглянув комнату. Еще совсем недавно она спала в этой кровати. Жила здесь и не догадывалась, как скоро старуха с косой придет за ней. Но что сделано, то сделано. Былого не воротишь.
А потом я взглянул на зеркало, увидев в отражении самого себя. Лицо усталое, под глазами синяки. А вот сами глаза…
…Они больше не были разноцветными. Да и линз я не одевал. Я еще с того разговора, после которого снял их — выбросил. Но теперь, мои глаза были голубыми и имели естественный цвет. Такое чувство, что гетерохромия прошла. Но я знал, в чем было дело.
Маленькая фигурка сурка, что лежала в моем кармане. Она легонько вибрировала, видно знала, что я пребывал в некоторой растерянности. Именно она сменила цвет одного моего глаза. Вот такое вот особенное свойство предмета на человека с врожденной гетерохромией…
База Консорциума, окрестности.
Так сложилось, что первым мы хоронили Серегу. Я смотрел на его тело, но пребывал совершенно в другом месте. Да простит меня его дух, но не он являлся тем, ради кого я находился здесь. Хотя в дань памяти, я, как и все остальные, бросил в его могилу горсть земли. И тут я вспомнил слова Роулинсона о том, что это не детский лагерь, а самая настоящая война. Да, так и было.
Потом, когда гроб с телом Сереги был погружен в землю, а могила засыпана землей, мы отправились к следующему свежевырытому месту погребения. Как я позже узнал, могилы копали Серж со Сталкером, не жалея себя и своих сил.
В тоже время Стас с Сашей, где-то смогли раздобыть мраморные надгробия, на которых еще совсем недавно были выгравированы имена наших павших друзей.
И вот, мы стоим у ее могилы. Гроб открыт, но на нее я смотреть пока не могу. Лишь уставил свой взгляд на ее надгробную плиту, на которой уже выгравировано ее имя и нанесен рисунок, отображавший ее милое личико.
Никто почти ничего не говорил. Лишь Мария с Юлей, стояли в стороне, опершись на плечи друг друга, то и дело всхлипывая, стирая с лица слезы. А я даже не мог выдавить из себя слезинку. Во мне что-то сломалось. Умерло вместе с ней. И сейчас, я погребу под землей не только тело Лины, но и частичку себя. Все будет именно так и никак иначе.
А теперь, я все-таки перевожу взгляд с мраморной плиты на ее тело. Такая невинная. Глаза закрыты и нет того чувства, что она умерла. Да нет же! Она просто прикрыла глаза и крепко-крепко спит. Стоит к ней только подойти, поправить челку, поглаживая ее по голове и легонько поцеловать, чтобы она проснулась. Спящая красавица. Мой ангел, скрестивший на груди руки.
Я подошел поближе к гробу и смотрел на нее, без всякой возможности оторвать свой взгляд. Неловко достаю из кармана фотографию, которая таит в себе тайну ее прошлого, и вкладываю ей в руки. Но даже после этого я не убрал свои. Продолжал держать ее.
А затем погладил ее по волосам. Ну не могла она умереть. Это неправильно. Это просто чья-то гнусная ложь!
Склоняюсь на ней, сложив свою голову на край открытого гроба, продолжая гладить ее по волосам.
— Это я во всем виноват! — совсем тихо произнес я.
Теперь я почувствовал, как по моей щеке пробежала слеза.
— Вот бы вернуть все назад. Возвратиться в тот момент, когда это еще не произошло. Тогда я бы смог уберечь тебя. Смог бы спасти!
В кармане совсем тихонько завибрировала фигурка сурка, что я даже машинально засунул руку в карман джинсов и сжал ее в ладони. Картинка перед глазами расплылась, и я увидел тот момент, с чего начинался тот самый злосчастный вечер. Черно-белая картинка пробегала перед глазами, словно при ускоренной прокрутке. Я видел и наш первый поцелуй. И то застолье в ресторане. И первые моменты того, как началось вторжение. Видел, как мы находились на главной площади, отбиваясь от ренегатов. А затем наш скорый уход оттуда к хранилищу. Как мы добрались до жилого комплекса. Меня подстрелили, и Лина перевязывала мою ногу.
А вот потом, все пошло совершенно иначе. Мы не отправились на лифте к хранилищу. Лина дотащила меня в одну из комнат и хорошенько забаррикадировала вход. Мы сидели на полу, опираясь спинами о чью-то кровать. Я обнял ее, а она ластилась ко мне.
Вот как могло все быть. Все могло быть иначе. Мы могли бы все исправить!
Но после, сурок показал мне то, чего я не желал увидеть.