Но даже не Малой привел меня сюда. Еще при самой первой встречи с ним, я спокойно мог отказаться от этого пути и последовать иным. Но нет. Элизабет.
Я стал упоминать ее имя слишком часто. А ведь от каждого упоминания мне становится не по себе. Наваливается тоска и грусть. Но я продолжаю идти дальше. Продолжаю прорываться вперед. Только вперед. И ни шагу назад.
Уитби. Небольшой городок. Он растянулся передо мной сразу же, как последняя ветка малины хлестнула меня по лицу. Неаккуратно и оставила царапину на щеке, тут же покрасневшую.
И угораздило же неизвестному созданию — или кому там еще? — поместить линзу прямо в лесу рядом с Уитби, да еще и так хорошо укрытую кустами малины и смолистыми деревьями, что хочешь ее найти — не найдешь. Слава богу, Хоуп выручила меня, а то так я никогда не вышел бы к Уитби и затерялся в окрестностях.
Вечерело.
Моей целью Малой обозначил некоего Карла Зингера, обладателя фигурки лягушки и проживавшего в семейном поместье Зингеров. Войти в доверие. Хотя я никак не мог понять, как именно я должен это делать, особенно учитывая то, что я о нем услышал. Тип был вором и убийцей, а это явно не предвещало доброго и покладистого собеседника. Но что поделать? Нужно было следовать указаниям.
И ведь самое главное: ни в коем случае не забирать фигурку лягушки. Подробностей он мне не рассказал, но я тут же почуял какой-то подвох. Больше полезной информации не последовало.
«Действуй по обстоятельствам», — лишь сказал Малой напоследок, а после недолгой паузы, когда я накинул на плечи рюкзак, добавил: — «Но и не предпринимай ничего неординарного».
В общем, я истолковал слова Малого, как «Будь, что будет!»
И вот, стою перед поместьем. Ворота приоткрыты, словно хозяин ждет гостей. Прохожу во внутренний двор. Подъездная дорога ведет до самого входа, который охраняют две статуи львов с разинутыми пастями. Солнечного света почти нет и их морды выглядят грозно, в оскале.
Поднимаюсь по ступеням. Страха нет, но присутствует неприятное чувство, что что-то не так. Что-то просто обязано произойти. Что-то очень страшное. Сам вечер не предвещает ничего хорошего. Застыл перед самой дверью с незнанием, что делать дальше.
Ну, постучу. Ну, выйдет Зингер. И что я ему должен сказать? Как мне нужно представиться? А как он поведет себя, если заподозрит что-то неладное?
— Чего замер? — звучит из наручного исина голос Хоуп. — Давай пошевеливай ножками, коль ревматизм не заработал.
Ехидничает.
— Малой тут твердит, что у тебя времени не так много.
— Лучше спроси его, что я должен ему сказать.
Тишина. Молчание. И все застывает в эфире, пока Хоуп не откликается вновь.
— Х его з, — отвечает она. — Делай что хочешь. И пошевеливайся давай.
Отключилась. Я знаю, что она все еще слышит меня, да и прекрасно видит, но на разговор принципиально не выходит. Все еще обижается, что мне сложно выговаривать это русское имя: «Наденька». Намного проще «Хоуп». Просто Хоуп.
Надежда. Ее мне не хватает. И ей я переполнен до краев.
Стучу. Сначала тихонько, боясь.
Никакой реакции. Тишина.
Стучу еще раз и значительно громче. Должен услышать. Просто обязан. Если, конечно, вообще решиться открыть.
Слышу шаги за массивной дверью, и становится не по себе. Внутри все замирает. Да даже дыхание. Превращается в ледяную глыбу, кристаллики которой болезненно оцарапывают легкие.
Никаких вопросов. Ничего. И дверь открывается. И передо мной появляется человек не самой приятной наружности, да еще и со шрамом почти во все лицо. Нет, конечно, шрам был только на одной стороне лица, но я был, словно не я, и даже этот шрам разросся на его лица, но лишь в моем воображении.
— Ты вообще кто?
Секунда. Другая. А я медлю с ответом. Смотрю прямо на него. И в его глазах что-то проясняется. Лицо смягчается и даже появляется какой-то намек на улыбку. Он что-то увидел во мне.
— Вы должно быть из Рубиновой Розы? Вас то я как раз и ждал.
В горле засел комок, что я даже ничего не могу сказать, если попытался бы. Киваю. Он улыбается и открывает дверь в полную ширь — пропускает внутрь.
— Проходите-проходите. Мне есть, что вам сообщить, — делает небольшую паузу, пока закрывает за мной дверь. — А еще, я надеюсь, мы сможем обсудить мое вступление в орден.
Еще раз киваю, хотя скорее машинально и не уверен, видел ли он или нет.
Он проводит меня в большую столовую с крупным дубовым столом человек на пятьдесят. Стол простирается, чуть ли не от одной стены до другой, но это лишь игра светотени. Освещение, кстати, тут очень плохое. Лишь несколько ламп, да камин в углу залы.