— Почему? — прикидывается он дурачком.
— Заходите теперь ко мне, увидите мой Люксембургский сад.
Дверь захлопывается. Джонатан тяжело оседает на диван. Он сохранил лицо.
Поезд мчится, грохочет, свистит. Джонатан забирается на свое место и натягивает одеяло до подбородка. В свете ночника он видит Аямэй: с верхней полки она желает ему спокойной ночи. Он ловит ее руку и тянет к себе. Без малейшего сопротивления она позволяет стащить себя с полки и падает в его объятия. Он стискивает ее, боясь, что она ускользнет. Но она, как ни странно, не вырывается. Джонатан осторожно запускает руки под ночную рубашку и — приятный сюрприз — сжимает упругие и нежные груди. Он срывает с нее одежду. Его ладони шарят на ощупь по ее телу, и он с удовлетворением отмечает, что она прекрасно сложена. Он жадно целует ее шею, подбородок, губы, глаза. Мнет ее пальцами как тесто. Ложится сверху. Раздвигает коленями ее ноги. Мужской торс вдавливает в подушку женские плечи, и его естество входит в нее. Только тут он понимает: что-то не так. Ни вздоха, ни стона. Она податлива, но никак не реагирует. От ее теплого тела веет ледяным холодом. Джонатан весь в поту. Он из кожи лезет вон, силясь добиться от нее отклика, трепета, движения навстречу. Но она словно кукла. Не дрогнул ни один мускул, не забилось чаще сердце, не шевельнулись руки в ответной ласке.
Зачем же она отдалась ему? Зачем обнаружила свою фригидность, ведь могла бы и дальше соблазнять его, не выдавая себя. Уступив ему, она ему отказала. Снова подвох? Теперь он знает ее тайну, она связала их. Сам того не желая, он подписал с ней пакт о молчании. Чтобы не быть смешным и оберегая честь молодой женщины, которая доверилась ему, он вынужден отныне жить в ее ледяном плену.
Мчится, грохочет поезд. Где-то в ночи слышен протяжный стон сирены. Куда несется этот поезд? Куда они едут?
Джонатан просыпается.
В кухне минутная стрелка на часах, вздрогнув, перемещается на одно деление.
На службе счет дням ведет настенный календарь в холле.
Каждое утро Джонатан бегает в Люксембургском саду. Четыре круга. Четырежды он берет ее в кольцо, но она игнорирует его, не здоровается. Вот и уик-энд прошел. Он видел издали, как молодой китаец вернул ей книгу, а она дала ему другую. У подъезда они не встретились ни разу.
Работает Джонатан с ленцой. Он знает: чтобы преуспеть на французском предприятии, не стоит выказывать свою компетентность, а вот самодостаточность — то, что надо. Французы терпеть не могут сильных, зато помогать жалким и убогим они обожают. Усиленно подчеркивая умственное превосходство коллеги за соседним столом, Джонатан обеспечивает себе покой и хорошие отношения. Старательный, порядочный, степенный, звезд с неба не хватающий, он ладит со всеми. Руководство уже одобрило его кандидатуру на место второго заместителя, и он вот-вот получит повышение, за которое несколько месяцев грызутся между собой два инженера.
В обед, отоварив свои талоны, Джонатан, окутанный дымом сигар и сигарет, засыпает в гомоне столовой, но глаза его открыты. Его коллеги, гордые своей родословной потомки Декарта, Руссо, Вольтера и Сартра, высказываются во всеуслышание. За час они успевают перестроить мир: терроризм и клонирование, гомосексуальный брак и социальное обеспечение, президентские выборы. Европейская конституция, поляк-водопроводчик, китайская угроза, и отпуск.
Игра постепенно стала жизнью. Роль пустила в нем корни. Как близорукий человек забывает, что у него на носу очки, так и Джонатан больше не следит за собой, растягивая рот в глуповатой улыбке, глотая слова, услужливо источая мед. Это уже автоматизм. Он слышит, не слушая, подает реплики, думая о другом. Он уединяется, никуда не уходя, отсутствует, продолжая играть.
Вечер, снова площадь Эдмона Ростана. На выходе с линии В RER[1] он поднимает голову и смотрит на фасад дома № 21. Окна Аямэй светятся. О чем она думает сейчас? Что делает? Силы, растраченные в метро, возвращаются к нему. Оцепенение проходит. Он просыпается.
Поворачивается ключ в замке. Люксембургский сад за окнами словно окутанные тьмой джунгли.
Ждать никогда не бывает скучно.
Ждать — наслаждение игроков.
Отмычка входит в замочную скважину. Джонатан полагается на свои «умные» пальцы в перчатках. Каждый замок — это лабиринт в миниатюре, мозг философа, лоно женщины.
Дверь открылась. Он аккуратно затворяет ее за собой. Миновав коридор, входит в гостиную. Осторожно выглядывает в окно. Аямэй в Люксембургском саду, как всегда, дает урок. Он отворачивается и окидывает взглядом помещение: три бывшие комнатушки для прислуги превращены в однокомнатную квартиру.
1
Скоростные электропоезда, связывающие Париж с пригородами.