Он протягивает ей пачку бумажных салфеток.
— Спасибо… Я сказала Джонатану Джулиану, что не пью. Аллергия на алкоголь.
— Почему?
— Потому что с ним я — Аямэй, чистая, наивная душа, раненая бунтарка.
— А со мной?
Она поднимает голову.
— Можешь радоваться, я не играю. С тобой я такая, какая есть, увы.
— Ты сейчас идешь к нему? Поэтому вызвала рвоту?
— Нет, идиот. Мне надо протрезветь, работа ждет. У нас вся ночь впереди. Давай сюда свой ежедневник и записную книжку. Достань из моей сумки ежедневник и записную книжку, они такие же, как твои, только чистые. И завари мне зеленого чаю, пожалуйста, а я пока приму душ.
Он идет за ней в ванную.
— Что ты хочешь сделать?
— Запутать следы. Составь список людей, которых терпеть не можешь… Слушай, выйди, а? Дай раздеться.
Филипп Матло не верит в бессмертие души. Не верит в Страшный суд. Ошибка христианства, думает он, в том, что нам внушают, будто мы живем на земле, а между тем мы уже в аду.
Он познакомился с Аямэй семь лет назад, на каком-то партийном празднике, под сводами шатра в Венсеннском лесу. В толпе гостей его глаза вдруг наткнулись на нее. В черном плаще, держа руки в карманах, она стояла за колонной. Брови нахмурены, лицо непроницаемо, взгляд рассеянно скользил по танцполу. Ее прямая фигурка выделялась среди француженок, которые накачивались белым вином и шумно здоровались, хлопая друг друга по плечу. Не надо было ему рассматривать ее так внимательно. Скользнул бы взглядом — женщина и женщина, — как по тысячам других на протяжении своей политической карьеры. Увидел и забыл — она осталась бы пылинкой среди мириадов других таких же в этом огромном мире. Его жизнь потекла бы по-прежнему, но судьба сложилась бы иначе.
Но у нее был красивый профиль, и он смотрел, пока она не повернула голову в его сторону. Увидела его и улыбнулась. Ему было скучно. Нет зрелища глупее, чем эти предвыборные праздники, на которых партия лакирует свой популистский имидж. Он через силу побродил среди гостей, пожал кому-то руки, с кем-то обнялся, выпил три рюмки, доел паштет по-деревенски и потихоньку направился к выходу.
— Филипп, ты уже уходишь?
Он обернулся и увидел Жака Отбуа, депутата от департамента Сена-и-Марна, защитника прав человека в Китае, тибетцев, индейцев Амазонки и беженцев из Руанды.
— Ты знаком с Аямэй?
Депутат посторонился. За его спиной стояла женщина восточной внешности в черном плаще.
— Аямэй, разреши представить тебе Филиппа Матло. Он работает в Министерстве промышленности и на той неделе летит в Китай. Филипп, ты все еще не узнаешь Аямэй? Ну же, Тяньаньмынь, восемьдесят девятый год, мы все видели ее по телевизору.
— Ах да, действительно, это она десять лет скрывалась в китайской глубинке, а потом добралась до Гонконга вплавь?
— Да, это она!
Жак Отбуа подтолкнул ее к нему. Филипп протянул ей руку, она подала свою. Пока они здоровались, Отбуа скрылся в толпе.
Надо было задать ей хотя бы один вопрос, прежде чем тоже ретироваться.
— Вы теперь живете в Париже?
— Да.
— Что ж, прекрасно…
— Вы летите на той неделе в Китай?
— Да, для подготовки первого визита моего министра в вашу страну. Рад был с вами познакомиться. И еще раз браво… за то, что выбрали Францию.
В глазах молодой женщины мелькнуло разочарование.
— Вы уже уходите?
— Да, мне надо еще поработать, — соврал Филипп (на самом деле он собирался наведаться в мансарду к одной японской студентке, прежде чем вернуться к семейному очагу).
— Я тоже ухожу. Мне, как и вам, скучно на таких праздниках.
— Откуда вы знаете, что мне скучно?
Она улыбнулась и ничего не ответила.
— Вы не подвезете меня? Я живу около Инвалидов.
Филипп отметил некоторое очарование в улыбке, на миг озарившей ее суровые черты.
— Мне по дороге. Идемте.
Поездка заняла двадцать минут. Филиппу помнится, что в то время она говорила по-французски с акцентом. Он расспрашивал ее о Тяньаньмынь, о бегстве, о жизни в Париже. До сих пор он не может понять, когда у него щелкнуло в мозгу. За всю дорогу она не распахнула плащ, сидевший на ней мешком, не распустила волосы, собранные в «конский хвост». Не было между ними ни одного двусмысленного жеста, поощрительного слова, кокетливого взгляда. Он довез ее до дома и записал телефон. Зашел к японке, которая ждала его в бюстгальтере, клетчатой юбочке и белых носочках. На следующей неделе он улетел в Пекин. Это была его первая поездка в Китай. Отель, где он жил, располагался в двухстах метрах от Тяньаньмынь. Солдаты несли караул у памятника Освобождения, там, где Аямэй и ее друзья объявили голодовку. По площади прогуливались туристы, щелкая фотоаппаратами, дети запускали воздушных змеев.